В 1939 году Курчатов победил на выборах в депутаты Ленсовета, но провалился на выборах в члены-корреспонденты АН СССР. Репутация Курчатова в научных кругах оставляла желать лучшего, так как стиль его исследований, описанный академиком Александровым, был хорошо известен. Показательно, что Г.Флёров в беседе с Ю.Н.Смирновым, пытаясь объяснить прохладное отношение коллег к его работе по делению урана, упоминает, что он был известен как ученик Курчатова, а это было своего рода клеймом (см. "Бюллетень по атомной энергии" №8 за 2005 г.).

Однако, в 1943 Курчатова избрали академиком (минуя стадию членкора) - не за научные заслуги, а просто потому, что учёному секретарю Берии по штату положено было быть академиком.

Эти выборы пришлось проводить в два этапа, так как на первом голосовании 27 сентября кандидата провалили: против Игоря Васильевича выступили не только Капица и Тамм, но даже его учитель А.Иоффе (ещё в 20-х годах Иоффе, отправивший за рубеж два десятка наиболее талантливых физиков, воздержался от посылки туда Курчатова). Через два дня Вышинский назначил довыборы, где Курчатов и получил звание академика.

Доступ к "материалам разведки" он получил несколько раньше - уже к 3 июля 1943 г. Курчатову были переданы:

29 работ по диффузионному разделению изотопов урана;

18 работ по разделению с помощью центрифуг;

29 работ по уран-графитовому реактору;

55 материалов по получению металлического урана из шестифтористого;

10 работ по созданию урановой бомбы;

14 работ по проблемам плутония и нептуния.

(См. А.Круглов, "Как создавалась атомная промышленность в СССР, М.: ЦНИИАТОМИНФОРМ, 1995)

К 1950 году таких материалов, включая чертежи и подробное описание технологий, было около 20 000 единиц.

Почему же именно Курчатова назначили в научные руководители атомного проекта? Судоплатов проговаривается:

"Для Курчатова в научной работе главными всегда были интересы государства. Он был менее упрям и более зависим от властей, чем Капица и Иоффе. Берия, Первухин и Сталин сразу уловили, что он представляет новое поколение советской научной интеллигенции, менее связанное со старыми традициями русских учёных. Они правильно поняли, что он амбициозен и полон решимости подчинить всю научную работу интересам государства".

Что касается поколения «более связанного со старыми традициями русских учёных», то оно было для советского руководства как кость в горле. Его использовали на полную катушку - куда же без "спецов" - но к руководству проектом и близко не подпускали. Отсутствие «классово чуждых» умников на верхах атомного проекта было возможным только по одной причине: его подлинный мозговой центр находился вообще за пределами СССР. Тем не менее, на среднем уровне уцелевшие от репрессий учёные старой закалки  внесли вклад в создание советской атомной промышленности. Только материалов в советских и постсоветских СМИ на этот счёт немного. В тени развесистой курчатовской клюквы скрываются Н.Н.Боголюбов, С.И.Вавилов, С.Л.Соболев, С.Т.Конобеевский, Д.В.Скобельцын, В.Г.Хлопин.

Однако хозяйственник из Курчатова тоже был посредственный. О его отношении к экономии ресурсов уже говорилось в статье в "УП" от 20.05.2005. Из соображений самосохранения Курчатов вполне мог родное советское государство надуть, даже заранее к этому готовился. Вспоминает Арцимович:

"Михаилу Мещерякову Игорь Васильевич построил на оборонные деньги самый крупный в мире ускоритель, и всё потому, что он - единственный советский физик, присутствовавший в 1945 г. на испытаниях американской атомной бомбы, и Курчатов рассчитывал, что во время испытаний нашей бомбы, как бы слабо она ни взорвалась, он скажет, что, мол, "не хуже американской"... мы были не уверены в успехе первого испытания".

Точная квалификация деятельности Курчатова – секретарь. В должности секретаря для советского человека нет ничего унизительного, в конце концов, глава советского государства также назывался секретарём - правда, не учёным, а генеральным, но это, видимо, потому, что учёность и даже образованность этим секретарям была ни к чему.