МОНДИАЛИЗМ КАК ЗАВЕРШАЮЩАЯ СТАДИЯ КАПИТАЛИЗМА

МОНДИАЛИЗМ
КАК ЗАВЕРШАЮЩАЯ СТАДИЯ КАПИТАЛИЗМА

В этой работе мне хотелось бы рассмотреть вопросы о выживании капиталистической системы и ее победе над СССР и социализмом, об исторической перспективе капитализма и природе современных глобальных процессов и о тесно связанной с ними судьбе российских реформ и перспективах российского общества, сформировавшегося в последнее десятилетие.

Моей целью было так же предложить свой вариант развития марксизма применительно к условиям современности, продолжив начатую Лениным периодизацию капиталистической общественно-экономической формации, претерпевшей ныне изменения, выводящие ее за рамки империалистической стадии.

Для западных и либеральных российских исследователей ответ на первый вопрос очевиден. Это безусловное военное и экономическое превосходство Запада, прежде всего США, и историческая аберрантность социализма.

Так например, президент Дж.Буш утверждал в 1992 г. что, "не увидев позитивных перспектив в соперничестве с непревзойденной экономической и военной машиной США, советским лидерам ничего не оставалось, кроме как отвергнуть коммунизм и согласиться на распад империи". По мнению Ч.Фейрбенкса, "сама природа зверя" содержала в себе внутреннюю слабость, "проявившуюся в момент напряжения".

Казалось бы представление о превосходстве западной либеральной экономики над советской плановой получило свое подтверждение в финале исторического противоборства этих систем.

Однако, итог Холодной войны является лишь промежуточным результатом исторического движения капитализма.

На сегодня куда большее значение приобретает отчетливо вырисовывающийся крах модернизации незападного мира. По данным ООН мировое сообщество более чем наполовину состоит из государств, которые не в состоянии обеспечить ни собственный суверенитет, ни безопасность, ни минимальный уровень жизни своим гражданам. Не в этом ли заключается причина дестабилизации системы международных отношений, предстающая на поверхности в качестве феномена «международного терроризма»?

И вряд ли здесь помогут ссылки на воспроизводство отсталости, якобы исторически присущей, а точнее вменяемой, тем или иным странам и регионам.

Россия за полвека, предшествовавшие либеральным реформам, демонстрировала высокие темпы роста и построила развитую индустриальную цивилизацию. Но и здесь, при наличии производственных мощностей, высоких технологий, сырьевых ресурсов, квалифицированной рабочей силы, управленческого и инженерного корпуса, фундаментальной науки и образования, реализовались все те же проблемы, что и у «хронически отсталых» стран.

Для того, чтобы понять существо происходивших в конце 20 столетия процессов необходимо отказаться от их понимания как локализованных в странах-соперниках – США и СССР, что часто ведет к выводимым из факта их противоборства, но неоправданным попыткам сравнивания экономик этих стран как в отношении экономики в целом, так и по предприятиям и отраслям.

Однако, как США, так и СССР были органичными частями двух глобальных систем, капиталистической и социалистической, организаторами и участниками двух моделей глобализации, и лишь в таком контексте рассмотрение как их борьбы, так и ее исхода представляется корректным. Утрируя этот подход, можно сказать, что обе сверхдержавы были лишь псевдосущностями, как бы сгустками силовых полей, порожденных глобальными процессами, которые и надлежит рассматривать в качестве базовой инстанции анализа.

Следуя метафоре Бжезинского можно представить себе мир эпохи Холодной войны как игровую доску, на которой развернулась многоходовая партия двух гроссмейстеров, каждый из которых имел собственную архитектуру своей части игрового поля, определявшую доступный игроку выбор и правила ходов.

Основы американского глобального доминирования были заложены президентом Рузвельтом, взявшим курс на сохранение капиталистической системы путем смягчения наиболее острых и разрушительных последствий ее кризисов. Эта цель была достигнута за счет придания американскому доллару статуса мировой валюты, что позволило путем долларовой экспансии переносить кризисы «вовне», оставляя «внутри» лишь циклические колебания деловой активности. При этом долларовая масса в мире нарастала гораздо более быстрыми темпами, чем росла собственно американская экономика и золотой запас, и, когда в 1973 году президент Никсон объявил об отмене обязательного обмена долларов США на золото, американская валюта лишилась материального покрытия.

Так сформировались условия для неконтролируемого роста глобальной долларовой пирамиды и неизбежного вслед за ее крушением глобального финансового кризиса.

Однако архитекторы этой системы были самоуверенны и полагали, что им удастся найти механизмы удержания ситуации под контролем.

Для того, чтобы созданная ими система могла работать было необходимо придать доллару статус всемирного средства накопления, валюты в которой хранятся как личные сбережения, так и резервные фонды центральных банков. Это позволяло связывать вне Америки огромные долларовые массы, материальный эквивалент которых обогащал американских граждан и корпорации, создавая привлекательную для всего мира витрину «американского образа жизни», и которые при таком порядке вещей не вызывали в американской экономике инфляционных последствий.

На пути этой стратегии стояли два фактора: золото как конкурент доллара в качестве мировых денег и экономические проблемы самих Соединенных Штатов. С первой проблемой США справились, проводя целенаправленную политику по снижению цены золота и мощную пиар-кампанию по компрометации его роли как явления архаичного и иррационального. Вторая проблема оказалась посложнее. Это дефицит торгового баланса США со странами-экспортерами, прежде всего с Японией. Последние десятилетия 20 века транснациональные корпорации переносили производство из США в другие страны, прежде всего в третий мир, где издержки были ниже, а рентабельность и прибыль выше. Соответственно неуклонно падал экспорт США, тогда как импорт постоянно рос, создавая хронический дефицит торгового баланса, что было чревато понижением стоимости доллара по отношению к другим валютам и могло бы лишить его привлекательности как средства сохранения сбережений и резервов. Для поддержания устойчивости курса доллара и, что еще важнее, для его связывания в масштабах, которых требовал американский уровень потребления, был необходим соответствующий механизм, и он был найден в форме еще одной пирамиды – долговой. Астрономический рост государственного, а вслед за ним и корпоративного долга приходится на тот же самый период. И это не случайно. Для поддержания стабильного курса доллара необходимо было скомпенсировать торговый дефицит притоком капитала извне, который прежде чем быть вложенным в американские активы, в том числе долговые обязательства, должен был быть обменян на доллары, создавая таким образом на них спрос и, соответственно, повышающую тенденцию. Одновременно, пирамида американского долга, прежде всего государственного, который уже превосходит валовой внутренний продукт США, позволяла в достаточных количествах поглощать долларовую массу, получаемую экспортерами за поставляемые на американский рынок товары.

Таким образом очевидно, что критическим фактором функционирования такой системы является постоянный приток капитала извне, инвестируемого в фондовые ценности США, прежде всего в долговые обязательства.

Обеспечить масштабный и непрерывный приток капитала в США с их, как уже упоминалось выше, менее рентабельным производством можно было лишь реализовав стратегию «экспорта нестабильности», путем дестабилизации обстановки во всех других странах и регионах планеты, что автоматически ставило Америку в положение идеального места помещения инвестиций с точки зрения их надежности, а доллар в привилегированное положение по отношению к любым местным активам. Эта, в сущности совершенно чудовищная политика методично проводилась Соединенными Штатами на протяжении всей второй половины 20 века. «За последние 50 лет, прошедшие после Токийского и Нюрнбергского трибунала» - говорится в заявлении "Организации коалиции международного суда" – «в 250 конфликтах было убито 86 миллионов человек. Более 170 миллионов потеряли в этих войнах свои права, имущество и достоинство.»

Рассмотрим с этих позиций политическую организацию американской глобальной империи.

Такая политика сделала доллар мировой валютой, поставив на службу США ресурсы и труд всего мира, точнее его части, не охваченной социалистической системой, США же получили в виде такого Доллара (фактически выраженного в долларах неограниченного кредита, открытого Америке) таран неимоверной силы, перекрывшей все стратегические преимущества СССР, включая и необъятные географические просторы, и ресурсные богатства, и привычное к аскетизму население.

Это финансовое могущество так же создало Америке имидж не только необоримой экономической мощи, но и навсегда оторвавшегося в своем забеге лидера научно-технического прогресса, каковым она, как будет показано ниже, ни в коем случае не являлась, лидера высаживающего первого человека на Луне и способного реализовать грандиозную программу звездный войн.

Таким образом, капитализм, рассматриваемый поверх страновых рамок, взятый в глобальном масштабе (и это последнее является принципиально важным обстоятельством) продемонстрировал гибкость и выживаемость, сумев преодолеть как внутренние, так и внешние угрозы своему существованию.

Это обстоятельство требует нового прочтения классиков антисистемной критики капитализма, обращения к теоретическому наследию Маркса и Ленина.

Согласно Ленину в начале XX века капитализм вступил в свою высшую, империалистическую стадию, характеризуемую им в работе «Империализм как высшая стадия капитализма» знаменитыми пятью признаками:

Эта работа была написана в 1916 году, и невозможно не изумиться глубине постижения рассматриваемого явления, и по сию пору сохранившего указанные сущностные черты.

Хотя, с учетом исторического опыта, выводы классика необходимо деконструировать.

Прежде всего обращает на себя внимание отождествление империалистической стадии капитализма с монополизмом. Как показал опыт истории, при всей важности этого явления оно все же составляет не главный аспект системы, а скорее присущую ей тенденцию, с которой оказалось возможным бороться изнутри.

Системообразующим фактором империалистической стадии является вывоз капитала.

Именно благодаря ему удалось снять одни противоречия системы и ослабить остроту других. Именно вывоз капитала, давший системе возможность экстенсивного развития, явился тем фактором, который обусловил выживание системы в 20 столетии. Именно он стал и фактором ее победы над противниками и конкурентами.

Как показал еще Маркс в своей теории органического строения капитала (гл.23 I тома «Капитала») и законе тенденции нормы прибыли к понижению (гл.13-15 III тома указ. соч.) с развитием технического прогресса возрастает отношение стоимости средств производства к стоимости приводящей их в движение рабочей силы, называемое органическим строением капитала и выражающее отношение массы труда, овеществленного в средствах производства, к массе потребляемого в данном производственном цикле живого труда, являющегося источником прибавочной стоимости и прибыли.

Этот процесс, как представляется, идет не линейно.

Рост технического строения капитала (отношения массы средств производства к количеству занятых рабочих, выражающего техническую вооруженность капитала) влечет рост производительности труда, что, с одной стороны, снижает стоимость средств производства, чем удешевляет элементы основного капитала, сдерживая рост его органического строения, а, с другой стороны, снижает и стоимость рабочей силы (потребительской корзины, необходимой для ее воспроизводства), чем удешевляет элементы переменного капитала, стимулируя рост его органического строения.

Взаимодействие этих тенденций (мегатренда и осцилляций), по-видимому, и объясняет знаменитый феномен "длинных волн Кондратьева" или "больших циклов конъюнктуры Кондратьева".

Однако, в современной индустриальной экономике средства производства все же доминируют как в материальном, так и в стоимостном отношении, что делает тенденцию органического строения капитала к росту ведущей, определяющей, тогда как противоположную ей тенденцию - подчиненной, вносящей элемент колебательного характера в развертывание ведущей тенденции.

Вместе с ростом органического строения капитала падает обратно пропорциональная ему норма прибыли капиталистического производства, что вполне естественно ввиду уменьшения доли приносящего прибыль живого труда в совокупной массе капитала, включающего увеличивающуюся долю несамовозрастающей, в отличии от рабочей силы, «балластной» стоимости средств производства.

Этот фатальный для капиталистической системы процесс означает, что в замкнутой экономике процесс накопления капитала с неизбежностью влечет падение его прибыльности и обессмысливание всего капиталистического производства, лишающегося своего главного стимула.

Америка, не имевшая колониальной империи, столкнулась с нежизнеспособностью капитализма, ограниченного собственными страновыми пределами, уже во время Великой депрессии 1929 г. Вплоть до начала Второй Мировой войны ей удавалось балансировать за счет введения в действие экстенсивных факторов (массового строительства объектов инфраструктуры, что по сути являлось внутренней колонизацией), мобилизуемых государством, принявшим кейнсианский рецепт стать потребителем, что можно считать разновидностью государственного капитализма, затем за счет военных поставок и займов. Но реальный разворот к росту состоялся лишь после Второй Мировой войны, сделавшей доллар резервной (Бреттон-Вудские соглашения), а в дальнейшем и полноценной мировой валютой, а весь несоциалистический мир колонией США, в котором старые европейские колониальные державы выполняли роль полиции, до тех пор пока их роль не была сведена к нулю антиколониальным движением и переходом власти в руки местных элит, готовых обслуживать американские интересы за гораздо меньшее вознаграждение.

Но в анализе Маркса указан и выход, предоставляемый системе международным обменом.

Как показано Марксом норма прибыли капиталистического производства (отношение прибыли к капиталу) равна отношению нормы прибавочной стоимости к величине органического строения капитала, увеличенной на единицу.

Норма прибавочной стоимости вводится Марксом как отношение стоимости, произведенной рабочим сверх той, которая покрывает издержки по выплате заработной платы, к величине этой последней.

В рамках отдельно взятого общества норма прибавочной стоимости, выражающая степень эксплуатации, ограничена физическими и общественными границами.

Однако в ситуации вывоза капитала в страны с существенно иными стандартами труда и потребления возникает возможность существенного прорыва, связанного с многократным возрастанием нормы эксплуатации, рассматриваемой со стороны ее стоимостной формы.

Так например, если работающий в США рабочий производит продукции на 150 долларов в день, получает из них 100 долларов в день заработной платы, что составляет 50% норму прибавочной стоимости, то рабочий в Азии при той же стоимости реализуемой на американском рынке продукции получает заработную плату в 10 долларов в день, что составляет норму прибавочной стоимости уже в 1400%. Такая норма прибавочной стоимости способна уже с лихвой перекрыть неблагоприятную тенденцию, вызываемую ростом органического строения капитала.

В I томе «Капитала» Маркс рассматривает виды прибавочной стоимости, преобладающие на разных уровнях развития капиталистического производства.

Абсолютная прибавочная стоимость соответствует у него эпохе господства ручного труда и извлекается за счет увеличения продолжительности рабочего дня за пределы, необходимые для воспроизводства жизни рабочего, интенсификации его труда, равно как и оплаты ниже уровня, необходимого для поддержания социально приемлемого качества жизни.

Относительная прибавочная стоимость извлекается в эпоху машинного производства, позволяющего в фиксированных рамках рабочего дня сократить необходимое время за счет роста производительности труда. Что естественно - чем более производителен труд, тем меньше его требуется для обеспечения воспроизводства рабочей силы, тем большая его доля становится прибавочным трудом.

Норма прибавочной стоимости в данном случае растет без возрастания степени эксплуатации, по крайней мере в столь драматических формах, как это происходило на предшествующей ступени развития.

Однако, производимая в приведенном выше примере прибавочная стоимость не вписывается ни в одно из марксовых определений, сформулированных для системы, замкнутой в рамках отдельно взятой страны.

Экстремально низкая заработная плата азиатского рабочего не есть оплата за пределами минимума, необходимого для поддержания жизни, когда и имело бы смысл говорить о производстве абсолютной прибавочной стоимости, равно как и понятие относительной прибавочной стоимости не может прояснить нам сути рассматриваемого феномена, ведь как в США, так и в Азии применяются одни и те же производственные технологии.

Совершенно очевидно, что мы имеем дело с принципиально другим видом прибавочной стоимости, возникающей из международного обмена, за счет разницы в стоимости рабочей силы, обусловленной цивилизационными различиями участвующих в нем стран.

Назовем ее «дополнительной прибавочной стоимостью», имея ввиду ее внешнее для капиталистической метрополии происхождение.

Таким образом в рассмотренном нами примере прибавочная стоимость в размере 140 долларов распадается на регулярную часть (относительную прибавочную стоимость) составляющую 50 долларов и добавочную часть (дополнительную прибавочную стоимость) составляющую 90 долларов.

Рассмотренный выше пример позволяет так же понять коренную заинтересованность империализма в поддержании диспаритета в уровне экономического и социального развития, стандартах потребления и оплаты труда между центром и периферией капиталистической системы, являющуюся главной причиной хронической отсталости периферийных обществ, без чего само существование нынешней капиталистической системы не мыслимо. Маркс, кстати говоря, пребывал в уверенности в том, что развитие колониальных стран будет непрерывным и их отставание со временем будет сглаживаться, однако история опровергла этот прогрессистский взгляд, затормозив, а затем и развернув в противоположном направлении тенденцию, естественную в эпоху Маркса, создав настоящие очаги планетарной гангрены, оправдывающие ленинскую идею о загнивании уже в глобальном масштабе.

Мы видим таким образом, что принципиальной особенностью империализма является его ориентированность на сверхприбыль, получаемую за счет дополнительной прибавочной стоимости, обусловленной разницей уровней развития и, как следствие, стоимости факторов производства внутри и вне метрополии, при снижении нормы внутренней прибыли.

В категория Феноменологической философии Эдмунда Гуссерля можно сказать, что империализм есть капитализм, фундированный колониальной периферией, капитализм, для существования которого сущностно необходима колониальная периферия, только в единстве с которой он и может существовать.

Паразитизм при этом получает свое дальнейшее развитие, достигая степени латентной маргинализации центра системы вследствие вымывания производства, деиндустриализации и роста паразитарного сектора услуг, получивших в совокупности название «постиндустриализма».

Другая составляющая паразитизма состоит в искусственном завышении размера рентных платежей при формировании уровня цен на Западе. Цена недвижимости, определяющая величину ренты, образуется главным образом за счет массового жилищного кредита, порядок величины которого определяется надрыночными установками центров экономической силы, и лишь с учетом этого фактора включается в рыночную стихию спроса и предложения, хотя в обыденном сознании связь выглядит противоположно направленной: кажется, что именно высокая цена типового облицованного кирпичом фанерного домика определяет размер жилищного кредита.

Эти платежи определяют завышенный уровень цен и зарплат в метрополии, вызывая относительное занижение цен, включая сырьевые и зарплат (нео)колониальной периферии - явление, известное в советской политэкономии под именем «ножниц цен».

Но рикошетом это бьет по самой метрополии, усиливая вымывание производства, общую склеротизацию экономики и вызывая дальнейшую маргинализацию общества.

Но при всем этом, преимущество, даваемое сверхвысокой нормой прибавочной стоимости, все же не перекрывается (или перекрывается в недостаточной степени) ростом органического строения капитала при переходе к термоядерной энергетике. Именно отсюда, как мне представляется, а не из соображений монополизма, проистекает ее отторжение капиталистической системой, жестко ориентированной на нефтегазовые источники энергии, что является очевидным фактором загнивания, стагнации научно-технического прогресса, замененного симулякрами СОИ, биотехнологии, «информационных технологий» и подобными проектами.

Не исключено, что будучи единственным хозяином мировых судеб и имея ресурс дополнительной прибавочной стоимости, капитализм рискнул бы стать на путь создания термоядерной энергетики, чтобы в ходе развертывания процесса овладеть им и ассимилировать по сути третью промышленную революцию, опираясь на возможности капиталистического государства, но, имея за спиной СССР и мировую социалистическую систему, лидеры Западной цивилизации пойти на такой риск не смогли т.к. было очевидно, что практически неограниченная энерговооруженность даст преимущество СССР и социализму, как основанным на более адекватных производственных отношениях. А к принятию исторического вызова и трансформации собственных производственных отношений цивилизационно одряхлевший в 70-х годах Запад готов не был.

И судьба термоядерной энергетики не единственный, хотя и важнейший, тому пример. Оказалась невостребованной и роботизация производства, хотя уровень разработок в этой области позволяет пойти по такому пути. Что не удивительно, ведь знаменитая формулу Маркса о "свободном времени как богатстве общества" выражает отрицание капиталистической системы, в которой свободное время есть мера нищеты так как выражает либо безработицу, либо низкую долю необходимого времени, а стало быть высокий уровень эксплуатации и относительного обнищания.

Так мировая история стала историей не покорения космоса или атомного ядра, а борьбы за контроль над источниками и транспортными путями доставки нефти, как это описано, например, в книге Дэниела Ергина "Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть".

Но какими бы ни были долговременные издержки такого способа организации мирохозяйственных связей, он не только сообщил Западу потенциал выживания, но и позволил ему разгромить Социалистическую систему.

Прежде всего хотелось бы отметить неслучайное выделение Лениным монополизма как системообразующего фактора. В его оптике именно это свойство определяло главную тенденцию развития капиталистической системы. Именно монополизм Ленин принял за признак с одной стороны уже достаточно высокой степени обобществления производства, а с другой – начала сдерживания его развития в условиях частнособственнических производственных отношений («загнивания»).

Однако, как уже было сказано выше, монополизм как таковой есть лишь тенденция, хотя и важная, капиталистической системы, пролегшая как тупиковая ветвь, а не магистральная линия обобществления, которое, по моему мнению, было реализовано в иных формах – в становлении государственно-капиталистического уклада. Последний даже не упомянут в рассмотренной ленинской работе, очевидно, ввиду его тогда еще зачаточного состояния, Ленин обратил внимание на этот феномен лишь позже, в связи с необходимостью теоретически обосновать Октябрьскую революцию, когда он впервые говорит о государственном капитализме, связывая его с масштабным вмешательством государства в экономическую жизнь общества, и вновь возвращается к этой теме при переходе к НЭПу.

Ситуацию в целом может прояснить предположение о том, что к началу 20 века, после завершения Второй промышленной революции, обусловленной внедрением электричества и двигателя внутреннего сгорания, уровень развития производительных сил достиг критической точки (точки бифуркации), когда произошло разветвление соответствующих этому уровню производственных отношений.

Капитализм, запертый в направлении интенсивного развития следствиями роста органического строения капитала, нашел выход во внешней экспансии, в экстенсивном росте, позволившем сохранить родовые черты этой формации, но параллельно с ним, как исторически, так и логически, сформировался и другой ответ общества на вызов промышленной революции – социализм, как форма социальной модернизации с опорой на свои силы и ресурсы, в отсутствии внешних источников накоплений и прибыли.

Возможность такого ответа, исходящего из периферии капиталистической системы (России), задаваемая достигнутым в центре системы уровнем развития производительных сил, могла бы так и остаться абстрактной возможностью, если бы не уникальное стечение обстоятельств (война, подорвавшая царский режим и ослабившая всю капиталистическую систему, государственный инстинкт русского народа, пассионарный всплеск еврейства, наличие в России серьезных заделов в области промышленности и транспорта и т.д.), прорвавших единую цепь стран капитализма и сделавших зримым уникальный феномен ветвления пути развития и формирования исторических альтернатив.

Однако, равновесие было достаточно неустойчивым, фактически являя собой форму переходного процесса, замедленного как огромными ресурсами капиталистической периферии, так и длительным характером существования социалистической системы на том же самом уровне производительных сил, обусловленным отсталостью стран, пошедших по социалистическому пути, что оставляло простор для экстенсивного развития, хотя и на другом, пока еще более низком, чем у западного капитализма уровне путем переноса заимствуемых у него готовых технологий.

В конечном счете прорыва Социализма к более высокому уровню развития производительных сил, являющемуся единственным фактором, который мог бы обеспечить окончательное закрепление и победу этой формации, не произошло.

Такой уровень мог быть обеспечен лишь на более высокой стадии развития энергетики, освоения качественно новых источников энергии, что является центральным, определяющим фактором в системе производительных сил.

Управляемая энергия есть концентрированное выражение человеческого могущества, власти человека над природой. Именно уровень развития энергетики определяет стадии промышленного роста. Освоение энергия пара обусловило Первую промышленную революцию и начало формирования промышленного капитализма, запустившего, в свою очередь, механизм социальных трансформаций XIX века. Энергия электричества стала материальной основой тяжелой промышленности, обусловившей окончательную экономическую и социальную победу капитализма над элементами и пережитками предшествующей феодальной формации и, одновременно, приближение его к порогу собственного исчерпания.

Именно с этих позиций мы можем объяснить парадоксальный феномен своего рода изгойства ядерной и сворачивания исследований в области термоядерной энергетики на Западе. Ядерная энергетика это критическая точка в развитии энергетики, до которой, с учетом факторов экстенсивного роста, заморских прибылей и соответствующих механизмов разрешения противоречий, капитализм еще способен адаптировать производительные силы к своим производственным отношениям, но вот уже переход на следующую стадию – термоядерную энергетику уже полностью эту систему бы взломал.

Ядерная энергетика занимает промежуточное положение, полностью она уже не вписывается, уже создает критическое перенапряжение системы производственных отношений, и потому, не будучи отвергнута полностью, занимает периферийные позиции в энергетике и экономике капиталистической системы, всемерно ею сдерживается.

К сожалению, аналогичная судьба постигла атомную энергетику и разработки в области управляемого термоядерного синтеза и в СССР, несмотря на казалось бы гораздо большую его открытость для технических инноваций, ввиду отсутствия проблемы роста органического строения капитала и падения нормы прибыли и соответствующие этой технологической революции производственные отношения.

Причина этого видится мне в сложном комплексе внутренних и внешних факторов. Это первоначальная ставка на экстенсивное развитие – освоение наличного технико-технологического потенциала, а затем втягивание СССР в затратный процесс социалистической экспансии и гонки вооружений, а так же ошибочная ставка на освоения космоса, этой гонкой порожденная, но бессмысленная в рамках наличной энергетической вооруженности человека. Учитывая ключевую важность термоядерной энергетики для исхода соревнования двух мировых систем, нет сомнений, что сыграла роль и стратегия Запада по сдерживанию советской научно-технологической активности на этом направлении. Более того, можно предположить, что увод СССР в сторону от результативных разработок в этой области, включая изматывание посредством гонки вооружений, был вторым ключевым фактором мировой политики, наравне с борьбой за контроль над источниками и транспортными путями доставки нефти, составляя ее, так сказать, теневое содержание.

Весьма вероятны и определенные манипулятивные действия Запада по линии своей агентуры в СССР или путем неформальных договоренностей в рамках процесса Разрядки. Кстати, шеф советской термоядерной программы академик Роальд Сагдеев (а на этом месте вряд ли мог оказаться "случайный" человек) ныне постоянно проживает в США, женившись на внучке президента Эйзенхауера и войдя в верхушку истеблишмента единственной оставшейся сверхдержавы .

Рассматривая проблему атомной энергетики шире, мы увидим в ней яркое проявление Западной парадигмы "выстраивания мировых стандартов". Именно США манипулятивными действиями (от экологических движений и массированной пропаганды в мировых СМИ до "Договора о нераспространении атомного оружия") навязали миру представление об атомной энергетике как о тупиковой и опасной модели ее развития. То есть утвердили определенный мировой стандарт, обслуживающий их эгоистические цели, а именно получили возможность контроля над мировым экономическим и политическим развитием посредством контроля над источниками нефти и путями ее транспортировки.

С другой стороны захлебнулась и социалистическая экспансия, начавшаяся в 60-х годах как встречное движение советской системы, находившей в ней опору в условиях нарастания внутренних дисбалансов послесталинской демобилизации, и части элит постколониальных стран, выбравших курс на модернизацию, что, в условиях торможения развития в условиях капиталистической системы мирохозяйственных связей (см.выше), приводило их к социалистическому выбору.

Проблемы с которыми в этой ситуации столкнулся СССР уже рассмотрены. Однако, нарастали проблемы и среди социалистических сателлитов.

Первый фактор. Модернизация с опорой на собственные силы требовала высокой нормы накопления (доли средств, предназначенных для инвестиций) в ущерб потреблению. СССР много и щедро помогал, но он не мог полностью профинансировать индустриализацию третьего мира. Таким образом от народов, сделавших социалистический выбор, требовались жертвы, масштаб которых, по-видимому, существенно превосходил готовность на них идти.

Второй фактор. С другой стороны, социалистический выбор требовал серьезных жертв и от элиты: высокий уровень обобществления средств производства, свойственный достигнутому индустриальной цивилизацией уровню развития производительных сил, а равно и коллективный характер инвестиций, изымаемых из непосредственного потребления, исключал возможность индивидуального участия, пусть даже и в косвенных формах, представителей правящей элиты в национальной собственности. Воспроизводилась советская модель экспроприации и порабощения элиты государством, воля и монополия на крупную собственность которого безраздельно доминировали в социалистическом обществе.

Третьим фактором явилась рассмотренная выше необходимость "стоимостных трансфертов" в пользу тяжелой промышленности (переноса в этот сектор стоимости из сырьевых секторов экономики и/или внешних источников), без чего тяжелая промышленность в условиях ограниченности сырьевых и энергетических ресурсов становится нерентабельной и неконкурентоспособной по сравнению с Западными экономическими структурами, опирающимися на такие трансферты из колониальной периферии. В отсутствии таких трансфертов индустриализация в условиях доминирования враждебного социалистической модернизации Запада становилась бесперспективной затеей, своих же ресурсов, равно как и национально-государственной воли у большинства развивающихся стран не было.

Четвертым фактором можно считать больший масштаб мировой капиталистической системы (включавшей и так называемые "неприсоединившиеся страны"), что позволяло международному капиталу использовать больший спектр сравнительных преимуществ региональной специализации и, таким образом, приобрести большую экономическую эффективность.

Эти факторы повлекли разочарование в социалистической модели и развернули вектор мирового развития в сторону американского варианта глобализации, катастрофической в долговременной перспективе (и сегодня это стало явным), но очень привлекательной в кратко- и среднесрочной.

В конце 70-х годов наметился откат Социализма, завершившийся десятилетие спустя его полным крахом, и переход капиталистической системы в контрнаступление.

Ответ на вопрос о фундаментальных причинах успеха контрнаступления капиталистической системы (неоконсервативной революции) лежит во встраивание Китая в мировой капиталистический рынок в конце 70-х – начале 80-х годов XX века. Смерть Мао в 1976 г., приход к власти Ден Сяо Пина в 1979 г. и начало рыночных реформ и политики открытых дверей в отношении иностранного капитала резко изменили расклад сил в мире.

Именно ресурс сверхдешевой китайской рабочей силы вдохнул в капиталистическую систему новую жизнь, позволил ей преодолеть кризис 70-х годов, создать «общество потребления», сформировать «новый средний класс», растворив в нем собственный пролетариат, и перейти в победоносное наступление на СССР и соцлагерь.

И в этом смысле Ден Сяо Пин явился не менее важной, хотя и стоящей за кулисами событий, фигурой, чем Рональд Рейган и Маргарет Тетчер.

Что же позволило влить новое вино в старые мехи и реанимировать капитализм после нокдауна нефтяного шока и роста внутренних и внешних затруднений системы (социалистический выбор части периферийных стран и рост социальной и политической напряженности в центре системы - достаточно указать на знаменитую революцию 1968 г. во Франции).

Для того, чтобы понять причины этого явления надо обратиться к марксовой трактовке стадий накопления и господства капитала, данной в связи с анализом прибавочной стоимости и ее видов.

Производство прибавочной стоимости предполагает подчинение труда капиталу: рабочий продает капиталисту рабочую силу, работает под его контролем и по его указаниям.

На стадии производства абсолютной прибавочной стоимости еще господствует ручной труд, разница в его производительности на капиталистическом предприятии и в ремесленной мастерской невелика и ремесленник еще может выдержать конкуренцию с капиталистом, рабочий таким образом еще не окончательно прикован к предприятию. Капитал еще не полностью подчинил себе труд.

Маркс называет эту стадию формальной доминацией капитала.

С ростом накопления капитала и появлением машинной промышленности начинается стадия производства относительной прибавочной стоимости.

Теперь уже машина (технико-технологические составляющие производства) определяет всю структуру трудового процесса, делая рабочего своим придатком. Рост производительности труда разоряет мелкое ремесленное производство, что делает невозможным для рабочего проявить свою способность к труду, создавать товары вне капиталистического предприятия.

Это стадия реальной доминации капитала. Капитал в экономическом отношении полностью подчинил себе труд и окончательно утвердился как способ производства.

Но на этой стадии он не может достичь всей полноты власти над обществом, само физическое существование рабочего ограничивает его притязания и уровень господства. Экономическое подчинение труда компенсируется социальной и политической борьбой рабочего класса. Этот же фактор (классовая борьба) является гарантом автономного существования и других институтов, фактически конструируя реальное гражданское общество.

В общем виде это сформулировано в предшествовавшем «Капиталу» сочинении Маркса «Очерки критики политической экономии» 1857/58 гг. ("Grundrisse"), ставшем известным советским марксистам лишь в конце 30-х, а на Западе с начала 50-х годов.

Маркс пишет: «Производство определено общими законами природы, распределение же изменчивыми социальными обстоятельствами и в состоянии, таким образом, стимулировать производство в большей или меньшей степени, обмен находится между ними как формальное социальное движение; и завершающее действие - потребление, которое мыслится не только как конечная точка, но и как конец-в-себе, в действительности лежит вне экономики, кроме как в той мере, в какой оно, воздействуя на отправную точку, инициирует весь процесс снова».

Мысль многогранная, указывающая, в частности, на тот факт, что отнюдь не все стороны экономической жизни общества подвластны капиталу.

В отношениях распределения могут присутствовать и реально присутствуют привнесенные извне экономики моменты, такие как, например, налогообложение и другие формы государственного вмешательства, перипетии классовой борьбы, разнообразные социальные факторы и рентные отношения, унаследованные от докапиталистической эпохи, и тому подобные внешние для капитала обстоятельства, деформирующие процесс присвоения капиталистом всей массы прибавочной стоимости.

Особое место принадлежит потреблению, которое по мысли Маркса внеположено экономике, является данностью, инициирующей экономические процессы, но им в свою очередь неподвластной

Это обстоятельство ставит капитал в положение слуги потребностей общества, ограничивает его природными, социальными, культурными и прочими рамками, позволяет воспроизводить себя лишь в пределах предъявляемых обществом потребностей. Образно говоря, общество является тюрьмой для капитала, нормальным состоянием которого является неограниченная экспансия

Таким образом стадия реальной доминации капитала в контексте общества в целом выступает столь же профанической, относительной и незавершенной, как и предшествующая ей стадия, отличаясь от нее лишь степенью господства, но не его тотальностью. На этой стадии капитализм сосуществует с многочисленными докапиталистическими пережитками, инородными социальными вкраплениями и культурными анклавами, он еще не в состоянии «переварить» гражданское общество, являющееся продуктом противоборства труда и капитала, а не одностороннего волеизъявления последнего.

Таким образом вырисовывается следующая картина.

По мере накопления капитала возрастает его концентрация и централизация, а вместе с тем и противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения.

В то же время общественный характер производства формирует организованный пролетариат, перехватывающий на определенной стадии развития этого противоречия (и собственного политического развития) контроль над средствами производства и устанавливающий новый социально-экономический строй.

Такова, по Марксу, генеральная линия общественного развития.

Однако, на мой взгляд, здесь остается неучтенной противоположная тенденция. Другой стороной накопления капитала выступает рост его органического строения и, соответственно, степени его могущества, доминации

Отчасти эта проблема нашла понимание у Маркса. Его замечания в «Очерках» дают основание предполагать, что он допускал возможность достижения капиталом полной власти над обществом в результате разгрома пролетарских попыток сопротивления своему господству

В «Капитале» он уже не возвращается к этой теме, делая выбор в пользу сценария пролетарской революции, обосновывая его гегелевской логикой отрицания отрицания («экспроприации экспроприаторов») и внеэкономическими по сути соображениями: «возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности», хотя политико-экономически «обучается, объединяется и организуется» этот рабочий класс именно «механизмом процесса капиталистического производства», следуя логике доминации капитала

Великая депрессия в США вполне проиллюстрировала сценарий банкротства капитализма именно на гребне его могущества.

Однако, последовавшие за ней события показали, что капитал намерен раздвинуть рамки отдельно взятой страны и идти до своих геркулесовых столпов, обретая в экспансии второе дыхание.

Именно тогда, с переходом к производству дополнительной прибавочной стоимости создаются возможности для перехода к новой стадии господства капитала, стадии его абсолютной доминации, черты которой пророчески увидел Маркс в своих «Очерках».

Предпосылки этой стадии закладываются в ходе прогрессирующего вывоза капитала в Японию и другие азиатские страны после Второй Мировой войны и внедрение конвейерных (сборочных) технологий (ключевой фактор глобального экспорта капитала), разбивающих сложный процесс труда на множество мелких простых операций, что позволяет снизить необходимый уровень квалификации рабочей силы и создать единый стандарт производственной деятельности и менеджмента, переносимый и развертываемый в любой точке планеты.

Именно этот процесс позволил капиталу расширить практику подкупа элиты рабочего класса и его лидеров, а затем, по мере нарастания «вымывания» производства из центров капиталистической системы на ее периферию, как одного из главных аспектов вывоза капитала, и вовсе «растворить» пролетариат в массе «нового среднего класса», реконструированного благодаря подпитке из колониальной сверхприбыли (дополнительной прибавочной стоимости), извлекаемой капиталом на периферии системы.

Не понадобился вооруженный разгром пролетарской революции - международные производство и обмен (глобализация) позволили фактически вытеснить пролетариат за цивилизационные границы центра капиталистической системы, создав иллюзию тотального господства капитала над обществом, простирающегося уже за пределы производства и обмена – на отношения распределения и, что самое важное, потребления.

Абсолютная доминация капитала как фаза в которой он контролирует все стороны экономической жизни общества – производство, обмен, распределение и потребление – наступает с возникновением «общества потребления», этого симулякра гражданского общества, в котором капитал, финансируя из колониальной сверхприбыли его потребление, абсорбировал (вобрал в себя, подменил сущность, подчинил своей воле и интересам) все государственные, политические, идеологические, религиозные, культурные, общественные и экономические институты.

Именно в фазе абсолютной доминации капитала возникает и ею обуславливается вся совокупность феноменов современного мира, известная под названием мондиализма (объединение мира в единую систему, осуществляемое в базисе общества процессами глобализации, а в его надстройке – всей полнотой проявлений постмодернизма).

Выйдя из лона империализма, все еще принадлежащего фазе реальной доминации капитала, мондиализм представляет собой качественный скачек, стадию капитализма, сменяющую предшествующую, империалистическую стадию.

Это с одной стороны стадия полного раскрытия всех потенций капиталистической системы и достижения ею абсолютного господства, с другой же – ее выхода к границам роста, к исчерпанию факторов экстенсивного развития и, следовательно, к разворачиванию всех отложенных на предшествовавшей стадии конфликтов и противоречий.

И если империализм Ленин справедливо назвал высшей стадией капитализма, отождествив его с последней стадией, то с высоты сегодняшнего исторического опыта мы можем утверждать ошибочность этого отождествления, выделив в качестве таковой мондиализм.

Мондиализм, как стадия реализации абсолютной доминации капитала, располагается в той же "нише" производства дополнительной прибавочной стоимости, что и империализм, однако имеет свои существенные черты и особенности, задаваемые главным образом тем, что мондиализм есть стадия формирования единой мировой системы, дальнейшей концентрации и централизации капитала и выхода капитализма на пределы своего развития.

Следуя схеме ленинского анализа империализма, мондиализм можно охарактеризовать как стадию капитализма в которой:

Противоречия мондиализма являются присущей ему формой проявления общекапиталистического противоречия между общественным характером производства и частным характером присвоения (форма проявления общего для всех формаций противоречия между производительными силами и производственными отношениями) в условиях глобального, общемирового (т.е. планетарного по географическому и социальному охвату и внешнеторгового по природе происхождения основной массы прибыли) капитализма.

Упрощенно говоря, противоречия мондиализма это как бы глобальное расширение общекапиталистического противоречия и его наложение на противоречия международной торговли.

Противоречия мондиализма складываются из противоречий мировой капиталистической системы в целом и противоречий, присущих ее центру и периферии:

В стадии мондиализма мы видим так же дальнейший рост органического строения, концентрации и централизации капитала и, соответственно, дальнейшее развертывание тенденции нормы прибыли к понижению.

Эта тенденция формирует противоречие между ростом могущества капитала (массы прибыли) и обессмысливанием капиталистического производства (падением нормы прибыли) и целый блок противоречий, вытекающих из вышеназванного..

Таким образом к ленинскому определению империализма как строя загнивающего, паразитического и умирающего, справедливому и для мондиализма, можно добавить такие специфические для завершающей стадии капитализма характеристики как:

В заключении приведу схематичное описание четырех фаз развития мондиализма:

Как писал Маркс в I томе "Капитала" (стр. 342): "Движущим мотивом и определяющей целью капиталистического процесса производства является возможно большее самовозрастание капитала, т.е. возможно большее производство прибавочной стоимости".

Это так называемый Закон прибавочной стоимости, являющийся основным экономическим законом капиталистической формации, выражающим существо капиталистического способа производства и определяющим все главные процессы движения и развития капитализма.

Во-первых, он выражает сущность капиталистического процесса производства как производства именно и исключительно стоимости, безотносительно к конкретике производимого товара (потребительной стоимости), выступающего в этом процессе лишь носителем, вещной оболочкой производимой стоимости.

О значении этого открытия Маркса будет сказано ниже, в части 13 "Теология капитала".

Во-вторых, Закон прибавочной стоимости выражает тенденцию развития капиталистического процесса производства, его динамику. Этот аспект выражается Законом максимума прибыли, определяющим движение капитала в реальной экономике.

Выше уже было сказано, что под влиянием тенденции нормы прибыли к понижению происходит радикальное напряжение и усиление, экзальтация стремления капитала к максимальной прибыли, выливающаяся в стремление к максимальной текущей прибыли за счет экономии на издержках вложений в долгосрочные и инфраструктурные проекты.

Закон максимума прибыли преобразуется в стадии мондиализма в Закон максимума текущей прибыли.

Это имеет для капиталистической системы фатальные последствия ввиду сужения ее способности управлять обществом и своим собственным развитием, реагировать на кризисы и вызовы и, что наиболее катастрофично, побуждает ее урезать долю прибыли, направляемую на поддержание потребительского спроса в степени, подрывающей воспроизводство рабочей силы через поколения (уровень зарплаты имеет тенденцию к падению ниже необходимого для воспитания детей).

Именно в силу этих причин не произошло включение обладающей атомным оружием России в систему Западного общества потребления, несмотря на внешнюю парадоксальность (опасность) такой политики Запада.

Закон стоимости и формирование государственного капитализма

Капитал, достигая абсолютной доминации снимает действие закона стоимости.

В стадии мондиализма он формирует единую миросистему, прибавочная стоимость и капиталистическая прибыль в которой формируется за счет различий в стоимости экономических факторов в центре (метрополии) и на периферии (в «колониях») глобального капитализма, обусловленных различным уровнем их развития.

Такое положение вещей делает иллюзорным суверенность неоколоний, но сохраняет суверенитет метрополий как сильнейшего игрока, что формирует иллюзию самостоятельности и их экономик, являющихся, по существу, открытыми (существующими за счет притока ресурсов извне) экономическими системами.

Так возникает искусственная субъектность Западной цивилизации, имеющей возможность единолично формировать мир неоколониальной периферии, но при этом сущностно от него зависимой.

Важнейшим проявлением этого порядка явился феномен всемирного статуса американской валюты.

С формирование мировой валюты к функциям денег (справедливо для "мировых денег") добавляется такая функция, как средство управления экономикой (формирование конкурентных преимуществ отраслей и стран, прежде всего страны-эмитента мировой валюты, квотирование инвестиций и потребления, ценообразование, включая ценовые диспаритеты и стоимостные трансферты при ценообразовании, отрыв цены от стоимости) выделившаяся из функции мировых денег под влиянием отмены золотого стандарта.

Мировая валюта, выпускаемая национальным государством, собственно и позволяет Капиталу достичь абсолютной доминации и превратить государство-эмитент в свою уникальную лабораторию.

Будучи оторван от привязки к товарному обороту (в случае американской валюты - к золотому обеспечению), капитал, стимулируемый международным спросом на средство расчетов и накопления, становится неограниченно (до тех пор пока не становятся видны ограничения) самовозрастающей, но уже фиктивной стоимостью.

Фиктивный капитал отчуждает деньги от товара, цену от стоимости, товар и потребление от труда. Именно так, отчуждая общество от его сущности, Капитал становится абсолютным хозяином положения.

Вывоз капитала уступает место и значение формированию и росту фиктивного капитала (цены земли, производных ценных бумаг и индексов, рейтингов, интеллектуальной собственности, брендов, прочих нематериальных активов), эмансипировавшему Капитал как особую сущность.

В этих условиях, кстати говоря, происходит разворот от ленинской формулы "банк вытесняет биржу" в обратном направлении, поскольку биржа становится уже не столько элементом инфраструктуры, сколько местом порождения и самовозрастания фиктивного капитала.

Вместе с возникновением мировой валюты происходит и унификация стандартов деятельности и правил игры на мировом рынке, задаваемых сильнейшим игроком – эмитентом мировой валюты.

Возникает метабизнес – формирование мировых стандартов и правил, являющееся ключом к управлению глобальными процессами. Появляются и обслуживающие их международные институты (ВТО, МВФ, Мировой банк и т.п.), к которым функционально можно отнести и некоторые американские частные корпорации, например Майкрософт.

Доход «эмитента стандартов» закладывается в сами «правила игры».

Все это позволяет Капиталу в стадии абсолютной доминации «овладеть» Законом стоимости, снять его (переведя в форму тенденции) ценовым волюнтаризмом, отрывом цены от стоимости.

Почти половина американского экспорта-импорта осуществляется не через свободный рынок, а внутри самих корпораций, перемещающих сырье и компоненты между своими предприятиями, разбросанными по всему миру, на основе произвольно устанавливаемых трансфертных цен, выражающих политику транснационального капитала по перемещению стоимости между регионами производства, потребления и различными налоговыми зонами. Трансфертные цены легитимируют (создают "очевидность", "прозрачность" происхождения, встраиваемость в экономику метрополии) и интегрируют капитал (прибавочную стоимость/прибыль), произведенный на периферии капиталистической системы в ее центре.

Другим аспектом манипулирования экономическими процессами является институт позиционных цен, когда центры экономической силы устанавливают цены на золото и алмазы, сырье, землю, интеллектуальную собственность и навязываемые потребителю брендовые товары в соответствии с платежеспособностью покупателя, на основе маркетинговых соображений, а не производственных издержек («нарекают цену», если можно так выразиться).

В случае цен на сырье мы имеем политические переговоры со странами-поставщиками, опирающееся на всю мощь долларовой системы манипулирование фьючерсными рынками (именно эта функция, а вовсе не минимизация рисков, является для них основной) и механизм «ножниц» цен, основанный на завышении цены на землю, влекущем фиктивное увеличение издержек производства на Западе как непосредственно, благодаря росту цен на недвижимость, так и косвенно, через включение ипотечных (арендных) платежей в заработную плату западного работника (изымаемых затем обратно в пользу банка или собственника жилья), и, соответственно, завышение цен западной промышленной продукции относительно сырьевых ресурсов и труда, поставляемых незападной периферией.

Первичен в вопросе определения уровня цен на недвижимость «политический консенсус» государства и муниципалитетов (по вопросу отпускных цен на землю под застройку) и банковской системы (по вопросу размера и процентных ставок ипотечного кредита).

Рынок же лишь колеблется относительно этого базового уровня.

Вкратце функции ценообразования выглядят следующим образом:

Сохраняют свое значение и монопольные цены, несущие все вышеперечисленный функции в случаях, когда международный капитал взаимодействует с компрадорским капиталом периферийных стран или мелким и средним немонополистическим капиталом стран центра капиталистической системы (метрополии).

Вышеуказанные приемы ценообразования обусловили и отказ экономической теории капитализма от трудовой теории стоимости в пользу теории предельной полезности, обосновывающей ценовое манипулирование аспектами потребления.

Достижение Капиталом абсолютной доминации и «овладение» им Законом стоимости есть, в конечном счете, следствие дальнейшего роста его концентрации и централизации.

И если империализм можно, вслед за Лениным, охарактеризовать как капитализм монополистический, то мондиалистской стадии концентрации и централизации капитала (КЦК) соответствует уже государственный капитализм, вызываемый к жизни обобществлением производительных сил в той степени, которая требует системного государственного вмешательства.

Госкапитализм можно определить как систему полного сращивания крупного бизнеса и политики, когда политика вбирает в себя экономику, становящуюся частью политики, которая, в свою очередь, определяется крупным бизнесом.

Государственный капитализм это уже не экономический механизм, как во времена Рузвельта, в стадии мондиализма это форма существования современного капитализма, без государственной поддержки и вмешательства немыслимого.

Государственный капитализм влечет вытеснение как конкуренции, так и монополии проектированием (экономическим, социальным, политическим), сохраняющим как конкуренцию, так и монополию на нижних этажах организации системы.

Государственный капитализм осуществляет переход к управляемому неравновесию мировой экономики (неравенство уровней цен и норм прибыли) и управляемому экономическому развитию.

Основой экономического проектирования являются стоимостные трансферты - перенос стоимости между секторами и отраслями экономики и регионами мира .

Так возникает, в частности, феномен различия в нормах прибыли в разных звеньях технологических цепочек, когда добыча сырья дает наименьшую норму прибыли, возрастающую при переходе к его первичной обработке, а затем к производству готовой продукции, обеспечивающему наибольшую норму прибыли. Данный феномен существует как результат политики международного капитала, достигаемый благодаря транснациональному характеру современных производственных процессов и существованию диспаритета в уровнях цен, зарплат, норм прибыли и процента между различными странами и регионами мира (глобальному экономическому неравновесию), поддерживаемого им за счет различий в цене земли и управляемых (заниженных относительно паритетных по покупательной способности) курсов местных валют.

Сырьедобыча не требует высокой квалификации рабочей силы, что позволяет, учитывая ее избыток, устанавливать на нее низкую цену, а вслед за ней и приходящуюся на этот сектор норму прибыли, остающейся в распоряжении местного компрадорского капитала или филиалов транснациональных корпораций. Именно этот факт, на мой взгляд, обусловил длительную консервацию сырьевых ресурсов в самой Америке, где их разработка повлекла бы столкновение этой тенденции (политики международного капитала) с повышающей тенденцией, обусловленной уравниванием нормы прибыли при формировании общенациональной средней нормы прибыли.

Требования к уровню квалификации в каждом последующем звене технологической цепочки возрастают, что повышает стоимость рабочей силы и (доброй волей транснационального капитала) стоимость услуг местного капитала по ее организации в рамках международного процесса производства, выражающуюся в более высокой норме прибыли на этом участке.

Используя страновые и цивилизационно-культурные барьеры, мировой капитал поддерживает экономические градиенты - межстрановой диспаритет интенсивных экономических факторов (усредняющихся вне таких барьеров в ходе достижения рыночного равновесия, таких как уровни цен, заработной платы, норма прибыли и т.п.), обслуживающий его глобальные стратегические цели, прежде всего достижение максимальной собственной прибыли.

Надо сказать, что осуществление мировым капиталом функций проектирования и формирование управляемого неравновесного состояния мировой экономики требует в качестве необходимого условия ограничения или полного отказа от регулирующих функций национальных государств, именуемых либерализацией экономики (рынка, торговли и т.п.) и составляющих главное требование, предъявляемое международными организациями (МВФ, ВТО и т.п.) к странам капиталистической периферии.

Проектирование делает государство центральным элементом капиталистической системы, ее мозговым и волевым штабом, резко повышает его роль как выразителя коллективных интересов буржуазии.

С этой стороны мы можем посмотреть и на "антимонополизм" капиталистического государства предшествующей, империалистической стадии, оказавшийся своего рода "вторжением из будущего", "криком младенца"-госкапитализма: государство уже тогда претендовало на проектирование экономики и осуществляло его (в зачаточной степени), несло эти свойства и функции в зародыше и не потерпело конкуренции на этом поприще со стороны крупных корпораций.

Вместе с тем, "снятый" в стадии мондиализма Закон стоимости продолжает жить как тенденция, в частности как тенденция повышения цен на нефть.

Мы не говорим об отмене закона тяготения для летящего самолета, зная, что лететь он может лишь пока позволяет запас горючего. Далее он подчиняется прямому действию тяготения.

"Отмена" (снятие) Закона стоимости возможно лишь до тех пор, пока работает реактивный двигатель мировой валюты, "поднимающий" американскую экономику и транснациональный капитал над почвой реальной экономики.

Далее - посадка или падение, в зависимости от компетентности пилота (последняя, увы, оставляет желать лучшего).

Мировые деньги это та магия, которая превратила Золушку в принцессу, но мы не должны забывать, что в урочное время чары исчезнут и принцесса опять станет золушкой.

Судя по последним событиям это время приближается.

Всеобщий закон капиталистического накопления.

В той же мере, что и действие Закона стоимости, купировано и действие Абсолютного закона капиталистического накопления (действующего уже в качестве тенденции), но лишь в пределах национальных экономик Запада.

Реально, в мировом масштабе (адекватном глобальному характеру капитализма) оно действует как накопление нищеты в массах третьего мира, хотя отчасти затрагивает и страны Запада (рост бедности, упадок рождаемости, индицирующий относительное обнищание).

Таким образом, мы имеем еще один фактор переноса базовых противоречий капитализма за границы Западной цивилизации и появления межцивилизационных противоречий (терроризм, антиглобализм, исламский и прочий религиозный экстремизм), развитие которых и становится причиной краха капиталистической формации.

Как показал Маркс, капиталистическая общественно-экономическая формация возникает из товарного производства на той стадии развития производительных сил общества, когда рабочая сила становится товаром. Другими словами, когда производительность труда возрастает настолько, что для воспроизводства способности рабочего к труду (создания стоимости, покрывающей социально приемлемый минимум потребления) требуется промежуток времени по длительности меньший, чем стандартный для данного общества рабочий день, лишь часть которого ("необходимое время") рабочий работает "на себя", посвящая оставшуюся часть времени ("прибавочное время") работе на капиталиста. Это обстоятельство (возможность создания рабочим стоимости большей, чем стоимость его рабочей силы, определяемой стоимостью, необходимой для ее воспроизводства) собственно говоря и делает возможным ее покупку сторонним лицом (капиталистом), при том условии, конечно, что к этому моменту сформировалась "армия труда" т.е. произошло "освобождение" определенной части трудового населения от средств производства (экспроприация).

Так возникает основное противоречие капиталистической формации - между общественным характером производства (товар, производимый на капиталистическом предприятии является результатом труда рабочих, причем, учитывая степень общественного разделения труда и соответствующие взаимосвязи между предприятиями, отраслями и регионами, рабочих далеко не только данного отдельного предприятия) и частнокапиталистической формой присвоения (товар присваивается капиталистом - собственником средств производства).

Важнейшей формой проявления этого противоречия является проблема платежеспособного спроса, центральная для всего капиталистического хозяйства.

Платежеспособность рабочего ограничена размером его заработной платы, на сумму которой он может прибрести товарный эквивалент стоимости своей рабочей силы. Но произведенный рабочим товар содержит (помимо перенесенной стоимости сырья и амортизационной части стоимости средств производства) еще и прибавочную стоимость, реализация товарного эквивалента которой рабочему уже не возможна.

Именно проблема реализации товарного эквивалента прибавочной стоимости выражена Марксом в Коммунистическом манифесте: "Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить связи".

Таким образом мы видим, что капиталистическая система даже в рамках простого воспроизводства вынуждена искать свое логическое завершение за пределами себя самой (осуществлять экспансию) либо оказаться перед перспективой реализации всей товарной массы рабочим, обращая свою прибыль (прибавочную стоимость) в заведомо неоплатные долговые обязательства. К последней перспективе она обратится в мондиалистской стадии капитализма.

Одной из форм снятия этого противоречия является технический прогресс (интенсивная экспансия) капиталистической системы, удовлетворение качественно растущих общественных потребностей в условиях технического роста национальной экономики и органического строения капитала за счет производства средств производства. Индустриализация, перевооружение, модернизация и т.п. снимают (до выхода на режим насыщения) необходимость в расширении (экстенсивной экспансии) системы благодаря капитализации прибавочной стоимости в растущем объеме производимых средств производства, в технической инфраструктуре (техносреде), опосредующей потребление, выходящее за пределы элементарных потребностей человека

Другой выход система находит в экстенсивной экспансии, преобладавшей до наступления режима внутреннего (технико-технологического) роста в форме экспорта товаров, и в режиме насыщения этого роста в форме экспорта капитала, начавшегося со второй половины XX в.

Экспорт товаров преобладал в XVIII - XIX вв. и был ограничен платежеспособностью колоний, уровнем их экономического развития, в XX в. его сменил экспорт капитала, первоначально размещаемого в проектах инфраструктуры (железные дороги, морские коммуникации и т.п.) и займах колониальных правительств, а затем, с появлением конвейерно-сборочных технологий, в виде прямых инвестиций и создания производств, использующих дешевый труд колониальной периферии. Последний вариант оказался наиболее перспективным, учитывая неограниченный характер трудовых ресурсов, в отличии от платежеспособности их носителей.

Экспорт капитала (эксплуатация дешевого труда колоний) отодвинул развязку, трансформировал, но не снял проблему платежеспособного спроса (кризисов перепроизводства), выступившую теперь в форме появления и роста финансовых пирамид, что воспроизвело экспансионистские черты капитализма в еще больших масштабах и уже на иной основе.

В условиях глобального капитализма возникает долларовая пирамида – расширяющийся в размерах контур рециклизации долларов, состоящий из: внешней рециклизации - приобретения экспортерами американских облигаций на сумму экспорта, за вычетом издержек производства и средств, направляемых на его расширение и внутренней рециклизации – разница между себестоимостью и ценой продукции делится на фонд потребления, выплачиваемый в виде зарплаты и пр. аналогичных выплат (трансфертов), и прибыль капиталиста. Дисбаланс между средствами, направляемыми на потребление и ценой товара, включающей в себя прибавочную стоимость (прибыль на капитал), выравнивается за счет потребительского кредита, выплаты по которому уже покрываются получаемыми потребителем средствами.

Обязательства потребителя (частных лиц, корпораций и государства) составляют, таким образом, виртуальное богатство капиталиста (упоминавшаяся выше модель, предлагавшаяся еще 100 лет назад Гобсоном, книга которого стимулировала Ленина сделать свой анализ империализма), частным случаем чего является выраженное в американских казначейских обязательствах богатство экспортеров, поставляющих сырье и продукцию на американский рынок.

Платежи по вышеуказанным кредитам формируют пирамиду их постоянного рефинансирования, побуждающую систему к расширению собственного воспроизводства и неограниченной экспансии, прекращение которой опрокидывает всю систему.

Таким образом, если в условиях экспорта товаров экстенсивная экспансия (первого рода) гарантирует капиталисту прибыль на свой капитал, то в условиях экспорта капитала экстенсивная экспансия (второго рода) имеет уже принципиально иную экономическую природу, ее обуславливает необходимость расширенного воспроизводства долговой пирамиды, форму которой теперь принимает капитал, и остановка этого процесса лишает капиталиста не только прибыли, но и всего достояния.

Именно здесь и следует искать корни «сдерживания коммунизма» и почти религиозной ненависти президента Рейгана к Советскому Союзу, стоявшему на пути американской экстенсивной экспансии второго рода, триумфально осуществленной в 90-х годах 20 столетия после ликвидации СССР.

Замещение интенсивной экспансии экстенсивной экспансией II рода является так же причиной перехода Запада от идеологии Прогресса к идеологии Потребления.

Моделирование функционирования вышеуказанной пирамиды в диапазоне от финансирования денежными властями всего товарооборота (рост мировой долларовой инфляции) до покрытия денежной массой его части, эквивалентной заработной плате рабочего или издержкам производства в странах капиталистической периферии (рост долговой пирамиды), составляет отныне содержание экономической теории на Западе, от кейнсианства до монетаризма, формулирующей, в зависимости от международной конъюнктуры, рецепты стимуляции национальной экономики на фоне (невидимом/неучитываемом) притока внешних ресурсов.

Будучи запираем в интенсивном аспекте границами закона понижения нормы прибыли, капитализм в своем экстенсивном развитии ограничивается естественными границами человеческого сообщества, к которым он уже вплотную подошел.

Остается пытаться раздвинуть границы за счет внутренних (не глобализованных) ресурсов локальных экономик, находящихся в распоряжении местных (компрадорских) элит.

Так возникают кризисы задолженности и финансовые кризисы, наподобие "азиатского" в 1997 г., ведущие к переделу местных рынков в пользу транснациональных корпораций, усилению экспортной составляющей местных экономик и переходу в руки Западного капитала (за долги или по бросовым ценам в условиях обвала финансовых и фондовых рынков) акций национальных предприятий, ранее составлявших основу экономической власти местных элит.

Но это стимулирует сопротивление локальных компрадорских элит, вызывает к жизни антиглобализм (Махатхир Мохаммад) и разрушает всю архитектуру мондиализма.

Ответ Запада в форме устремления переформатировать под лозунгами "демократии и прав человека" незападные общества ("nation building") есть попытка одновременно грабительски взломать национальные экономики и подавить антиглобализационные настроения местных элит.

Итак, капитализм в погоне за прибылью начинает разрушать вэлфер-стейт (потребительский спрос) внутри страны и национальные барьеры, гарантирующие существование компрадорских элит, разрушая тем самым основы своего существования.

Капитализм начался грабежом, тем же он и заканчивает свою историю.

По мере наращивания экспорта капитала метрополий в страны капиталистической периферии и расширения экспортно-ориентированного производства в этих последних начинается и общеэкономическое развитие периферийных стран, вне зависимости от целей инициаторов этого процесса, более того, в противоречии с их интересами ввиду ключевого значения, которое разрыв в уровнях экономического развития между центром и периферией мировой капиталистической системы имеет для ее существования в стадии мондиализма.

Растут потребительские стандарты и формируются качественно новые потребности населения стран периферии, что влечет удорожание труда и увеличивает спрос на сырье, повышая издержки производства в этих странах.

Еще более важным аспектом этого процесса является перенакопление компрадорского капитала в периферийных странах, влекущее формирование тенденции к его вывозу в еще менее развитые (и, как правило, сопредельные) страны с повторением в уменьшенных масштабах того же цикла накопления, какой имеет место в глобальной экономике между центром и периферией, с образованием в вывозящих капитал периферийных странах элементов общества потребления и среднего класса, замыкающего своим платежеспособным спросом такую модель экономики.

Таким образом возникают зачатки регионализации единого (мондиализированного) мира и латентная тенденция эволюции компрадорского капитала в сторону национальной ориентации.

По такому пути пошла Япония в 70-х - 80-х гг. прошлого века, на завершающем этапе своего «экономического чуда», когда, накопив солидный запас капитала и технологий, попыталась создать азиатскую «зону совместного процветания», вывозя свой капитал в страны ЮВА. Эта политика закономерно завершилась длительным кризисом и спадом японской экономики поскольку, не имея, в отличии от США, возможности неограниченной эмиссии, Япония не имела шансов построить такую же финансовую пирамиду, а значит и неограниченно долго поддерживать пузыри недвижимости и фондового рынка и финансировать экономический рост. Претензий же на создание альтернативной мировой валюты Япония, с ее ограниченным суверенитетом, не выдвигала.

Сходные причины можно предположить и при рассмотрении кризиса 1997 года в ЮВА, обрушившего экономики «азиатских тигров» и усилившего их зависимость от американского рынка и доллара.

Так реализуется политика сдерживания развития периферийных стран, включая "войну" МВФ против локализованного здесь среднего класса.

Те же причины лежат и в основе антииранской стратегии США последнего времени.

Серьезную проблему в этом плане представляет в перспективе Китай.

Обывательскому сознанию представляется опасной его сегодняшняя внешнеторговая экспансия, вызывающая волну деиндустриализации на Западе. В действительности же она лишь вызывает болевые ощущения при адаптации Запада к реалиям мондиализма, но сама по себе является системообразующим фактором мировой капиталистической системы, дает ей источник сверхприбыли, как это, собственно говоря, и задумывалось «архитекторами мондиализма».

До тех пор пока Китай вкладывает свою экспортную прибыль в американский долговой рынок эти противоречия (деиндустриализация и потребление на Западе) составляют две стороны одной медали и не выливаются в антагонизм.

Внешнеторговая экспансия Китая выявляет природу транснационального капитала как капитала, функционирующего, вне зависимости от места его происхождения и приложения, в системе единых, общемировых стандартов деятельности.

Будь он американский или китайский, транснациональный капитал реализован в мировой валюте и вкладывается (кроме части, инвестируемой в расширение производства) в американский долговой рынок.

Эта форма поведения экономических агентов есть один из современных (вероятно, главный) мировых стандартов хозяйственной деятельности («имперская дань»), преобладающее значении которых над собственно вывозом капитала имеет место в стадии мондиализма (его 4-ый признак как стадии капитализма, см. часть 8 наст.соч.).

И здесь отступает на второй план кто, собственно говоря, осуществляет внешнеторговую экспансию – китайцы ли везут товар на американский рынок или англо-американская транснациональная корпорация осуществляет реализацию южно-корейской продукции в Европе: доллары инвестируются в пирамиду американских казначейских обязательств и прочие аналогичные. Выгода Америки как создателя этого порядка (это собственно и есть мондиализм, капитализм Единого мира) заложена в сами правила такой игры, это возможность, распоряжаясь эмиссией долларовой массы, ставить себя на службу все ресурсы планеты, уплачивая за них долларами, изымаемыми затем через долговые обязательства (рециклизация, см. часть 10 наст.соч.).

Таким образом любая такая «экспансия» подчиняется логике функционирования мировой капиталистической системы и укрепляет ее в целом и США как ее гегемона, вне зависимости от болевых эффектов такого процесса.

Однако, с переходом к развитию внутреннего рынка в Китае, а такая переориентация уже заявлена последним съездом КПК, у него исчезнет необходимость финансировать американскую экономику и ресурсы, которые он сейчас использует, но которые потребляет в конечном счете Запад, станут обслуживать его самодостаточный рост.

Такая переориентация дело будущего, поскольку потребует структурной перестройки огромной китайской экономики, вероятно более серьезных технологических заделов, выстраивания стратегии сырьеобеспечения, формирования геополитических союзов и т.п.

Но в итоге мы получим сильнейший вызов Западному капитализму поскольку претензии обладающего сильным суверенитетом Китая заместить США в качестве экспортера капитала в Азии, в Тихоокеанском бассейне, и, соответственно, построить параллельную мировую валюту имеют гораздо больший шанс на успех, чем аналогичные попытки Японии в 80-х или ЕС 2000-х.

Затрону схематично и кратко основные мистификации апологетики капитализма.

«Свободный рынок» и конкурентные преимущества

До половины американского внешнеторгового оборота осуществляется через трансфертное ценообразование. Практически все брендовые товары, недвижимость и "интеллектуальная собственность" реализуются на условиях позиционных цен (см. часть 9 настоящей работы). «Свободный рынок» выступает лишь фасадом манипулируемой экономической системы монопольных, позиционных и трансфертных цен, обусловленной высоким уровнем концентрации и централизации капитала, когда все нити экономических связей стягиваются в конечном счете к небольшому числу переплетенных между собой центров силы.

Конкурентные преимущества стран, отраслей экономики и отдельных компаний хотя и коррелируют с их относительной эффективностью в той или иной области экономической деятельности, в конечном счете определяются целями и установками стратегов и архитекторов мондиализма, принимающих политические решения о режимах допуска на американский внутренний рынок (либо экономических санкциях), рыночных нишах, инвестициях и кредитах (т.е. допуска к долларовым ресурсам финансирования и платежеспособного спроса), что диктуется «плановой» природой современного капитализма.

Вряд ли мы увидели бы экономические чудеса послевоенных Германии и Японии, Южной Кореи, других Азиатских драконов и Чили, если бы эти страны не рассматривались центром мирового капитала как объекты умиротворения после вспышки националистической милитаристской активности или форпосты на пути распространения коммунизма.

Поклонение валютам Западных стран, прежде всего американскому доллару, свойственно населению, предпринимателям и политикам стран капиталистической периферии.

Однако, нет ничего более далекого от истины, чем представление об их "твердости" и надежности.

Американский доллар, будучи мировой валютой и обслуживая потребности мирового товарооборота и мировой финансовой системы, выпущен в объемах, на порядок превышающих потребности собственно американской экономики. Общая сумма эмитированных долларов оставляет величину порядка 4 триллионов, из которых лишь 200 миллиардов обслуживают внутренний товарооборот США. От 1 до 1.5 триллионов долларов (евродоллары) обращается вне пределов Америки, составляя вклады неамериканских компаний и частных лиц и резервы центральных банков. Таким образом покупательная способность доллара на внутреннем рынке США и его обменный курс находятся в зависимости от спроса на доллар и доверия к нему, удерживающего американскую валюту за пределами США. Серьезные политические проблемы Америки и/или прекращение координации усилий (по сути картельного сговора) ведущих центральных банков может в считанные часы обрушить курс доллара и вернуть всю его массу обратно с гиперинфляционными последствиями.

Но проблемы неустойчивости доллара меркнут перед долговой проблемой экономики США.

Как уже было показано выше, перепроизводство выливается в условиях экстенсивного роста в перепотребление, т.е. в потребление в кредит, а расширенное воспроизводство в долговую пирамиду, являющуюся формой финансирования растущего потребления. Сама природа капиталистической экономики порождает долговой кризис, в наиболее концентрированной форме выражающий противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения. Капиталист вынужден возвращать присвоенную им прибавочную стоимость, оформляя ее как потребительский кредит, шансов вернуть который у него не больше, чем разрешить вышеуказанное противоречие.

Другой стороной пирамиды потребления в кредит является отложенный финансовый кризис и латентная инфляция так как альтернативой обвалу долговой пирамиды является соответствующая ее размеру денежная эмиссия.

Американский доллар обслуживает сегодня перепроизводство мирового капитала, а не мировой товарооборот. Таким образом финансы капиталистической системы в силу самой природы последней не могут быть устойчивыми, а валюта - твердой.

На сегодняшний день бюджет США, составляя величину порядка 2 триллионов долларов, обременен государственным долгом в размере порядка 8 триллионов. 10-триллионный американский ВВП (стоимость ежегодно добавляемая к стоимости национальных активов, составляющих от 40 до 50 триллионов долларов), более чем наполовину раздутый за счет оказанных внутри страны услуг и включающий в себя переоцененные, подчас в колоссальных масштабах, недвижимость и ценные бумаги, обременен совокупным долгом (федерального правительства, штатов, муниципалитетов, компаний и частных лиц) в 40 триллионов долларов. США должны почти столько же, сколько они имеют.

Обвал курса доллара, гиперинфляция, дефолт по государственным и муниципальным обязательствам и массовые банкротства составляют наиболее вероятный сценарий недалекого будущего американской экономики.

Суть "общества потребления" рельефно проявляется при рассмотрении вопроса о подсчете валового продукта капиталистических стран.

Следуя концепциям "Экономикс", в ВВП включается стоимость услуг, реализованных в экономике страны.

На первый взгляд это кажется не более, чем уловкой имидж-мейкинга: завышение ВВП увеличивает кредитоспособность экономики, доверие к обязательствам и валюте страны, что особенно важно для США, выпускающих мировую валюту. Причем уловкой неуклюжей, ведь очевидно, что при учете услуг имеет место двойной счет т.к. услуги уже учтены в цене произведенных материальных ценностей как издержки производства. Для услуг производственного значения их отнесение на себестоимость продукции является общепринятой практикой. Аналогично дело обстоит и с услугами потребительского характера, оплачиваемыми из заработной платы рабочего, либо из прибыли предпринимателя, когда он выступает потребителем услуги, поскольку и заработная плата и прибыль учтены в цене материальной продукции.

Другими словами совокупная стоимость экономики есть сумма стоимостей материальных благ. И только материальных.

Но Запад перестроил свою экономику на принципиально иных, непроизводительных основаниях. Его экономика основывается на потребительских (и, соответственно, паразитических) началах, что было отмечено еще Лениным.

Производят китайцы. Американцы потребляют. В долг. Упрощенно говоря, транснациональные корпорации покрывают издержки производства в Китае, назначают цену в Америке, а разницу делят на псевдозарплату (фонд потребления) американцев и свою прибыль, после чего вся масса товара поступает в потребление американцев, в обмен на их долговые обязательства корпорациям (отсюда и 40-триллионный совокупный долг).

Такая экономическая система естественным для нее образом будет исходить из того, что стоимость создается потреблением, а не трудом!

Естественно, что тогда именно сфера услуг (как важная составная часть процесса потребления), а не производства становится главным генератором стоимости. И включается в ВВП. Таково главное отличии экономики потребления от производящей экономики.

Но когда стоимость создается потреблением, долг становится капиталом.

Таковы следствия схода современной капиталистической экономики с почвы Закона стоимости, обусловленного достижением капиталом абсолютной доминации в стадии мондиализма.

Капитал овладевает потреблением и делает его таким же орудием своей воли, как и рабочую силу.

Скорее, даже более важным так как именно в потреблении он находит иллюзорное разрешение своего основного противоречия - между общественным характером производства и частным характером присвоения.

Так называемая «постиндустриальная структура» общества есть ничто иное как структура, выражающая его деиндустриализацию (перенос производства в страны периферии), рост паразитарных секторов экономики (услуги, недвижимость, спекуляция и прочая фиктивная деятельность, часто именуемая "экономикой знания") и эксплуатацию институциональных преимуществ и инфраструктуры мирового рынка, контролируемой метрополией глобального капитализма.

Экономической сутью постиндустриализма является вытеснение труда населения центра системы глобального капитализма дешевым трудом периферийных стран, то есть паразитизм метрополии.

Это главный фактор социально-экономической деградации и вырождения Запада.

«Средний класс» не является ни буржуазией (мелкими собственниками), ни даже социальной инфраструктурой (обслуживающим слоем) буржуазии метрополии в первую очередь, хотя в качестве второстепенных эти черты присутствуют. По существу, это искусственно сконструированный слой потребителей, получающих «талоны на потребление» (кредитные деньги) и, соответственно, генератор платежеспособного спроса, приводящий в действие всю машину капиталистического производства.

Другой причиной возникновения современного среднего класса, его так сказать второго издания, является технико-технологическая трансформация современного капиталистического производства, допускающего на нынешнем этапе вычленение из общего технологического процесса отдельнх блоков (механизмов, процессов), со сравнительно низкой трудо- и капиталоемкостью, что позволяет выделять такие блоки в отдельные организационно-правовые формы, создавая иллюзию их обособленности и существования в конкурентной среде. В реальности же такие псевдосамостоятельные единицы существуют в экономических нишах, задаваемых крупным капиталом, зачастую без социальных гарантий, положенных наемному труду.

Таким образом «средний класс» маргинален и управляем, ввиду замещения мотиваций, ориентированных на социальную самореализацию, мотивациями, ориентированными на поиск ниш, возможностей "устроиться", и его существование не есть признак здоровья общества и стабильности его институтов, но скорее наоборот – есть источник консервации уровня потребления и накопления социальных проблем и противоречий.

Формирование «среднего класса» осуществляется архитекторами мондиализма в рамках процесса социального и экономического проектирования за счет денежной накачки населения (бюджетные места, сфера услуг, потребительский кредит, кредитование малого бизнеса, жилищная ипотека и т.п.) из части неоколониальной сверхприбыли, это одна из форм структурирования потоков сверхприбыли, направляемых на потребление, включающая, в частности, и пресловутое «поощрения малого бизнеса», и «сетевой маркетинг» и прочие методы формирования внутренних экономических ниш.

Первично же наличие внешних источников притока ресурсов.

Универсальность «общечеловеческих ценностей» и пути развития общества

Эта иллюзия скрывает реальность двух миров, из которых состоит «Единый мир», - мира обществ потребления (капиталистический центр) и мира производящих обществ (капиталистическая периферия).

Главное различие между ними – направление ресурсного вектора. Именно всасывание ресурсов обуславливает функционирование институтов «открытого общества», «демократии», «прав и свобод личности» и т.п., бесконфликтный (на поверхности) характер противоречий.

Исторический опыт показал, что при освоении Западом обществ незападной периферии, в том числе России, в которой этот феномен проявился наиболее рельефно, структуры «демократии», «гражданского общества» и «личных свобод» могут возникать и как социальная инфраструктура, обслуживающая противоположный ресурсный вектор. Именно за счет оттока ресурсов формируется колониальная демократия, компрадорское гражданское общество и манипулируемая свобода, являющиеся организующими конструкциями интегрированного в Западную экономику компрадорского уклада. Но относительно общества в целом эти институты носят уже антисоциальный характер и противоречие между ними (компрадорским укладом) и общенациональными интересами и институтами (обществом в целом) составляет главное противоречие мондиализма на периферии капиталистической системы.

С переходом общества в манипулируемое состояние (абсорбция гражданского общества капиталом в стадии абсолютной доминации) политика превращается в сложную многоуровневую систему агентирования и провокаций т.е. представительства интересов групп и фракций капиталистической элиты и спецопераций (формирование «партий» и «общественных движений», диверсий, пиар-проектов, терроризма и т.п.) в формах публичной политики, а демократия оказывается плутократией, властью денег (в конце мондиалистской стадии уже спецслужб) в демократическом декоре.

В этом не приходится сомневаться, наблюдая за попыткой Росса Перо стать президентом США и ходом двух последних американских президентских кампаний.

Выше уже было сказано о манипулируемом характере экономической системы капитализма в его завершающей стадии, когда достигнут уровень концентрации и централизации капитала, обуславливающий возникновение ядра, центра управления мировой экономической системы, к которому прямо или ковсенно стягиваются все значимые экономические связи, воздействующего существенным образом на все экономические процессы на планете. Это позволяет мондиалистской олигархии перестроить мир на качественно иных началах. Только теперь крылатая фраза Гамлета "Весь мир тюрьма" получает свое воплощение в социальной реальности.

«И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех» (Еккл.9,11).

В рассматриваемую эпоху - управляемый случай, стоящий за фасадом "общества равных возможностей" ("открытого общества").

"Управляемая случайность", являющаяся следствием манипулируемой экономики, составляет суть так называемого "репрессивного общества", изнанки современной Западной демократии с ее двоемыслием, системой табу, черных списков неугодных лиц и запретов на профессии.

В какой ад может превратиться такая система при переходе власти в руки спецслужб (см. следующую часть) автор этих строк имел несчастье убедиться на собственном опыте. Что не удивительно, ведь тайная власть это власть Диавола.

«Свобода» как отрицательный процент и расщепление капитала

«Отрицательный процент» это метафора, выражающая суть парадигмы рискованного инвестирования (венчурного капитала), появившейся впервые в США в конце 70-х годов.

В этой парадигме риск связан не с неточностью бизнес-плана и форс-мажорными обстоятельствами, но является принципиальной частью бизнес-процесса, что требует отказа от традиционной экономической рациональности и не просто дешевых (но управляемых еще с помощью традиционных концепций), но бросовых денег, готовых к вложению с принципиально непредсказуемым результатом.

Идеальным объектом вложений подобного рода стали научные и технологические разработки, деньги же появились в 70-х годах вследствие насыщения мировой экономики долларами и начавшегося таяния (тогда еще медленного) долларовой пирамиды и разворотом долларовой массы в обратном направлении, а в 90-е – за счет обрушения Социалистической системы и включения мощного ресурсного насоса, уже не сдерживаемого необходимостью уступок Третьему миру в ходе борьбы с СССР.

Именно венчурный капитал, родившийся из долларовой пирамиды, явился экономическим фундаментом второго издания Великой Американской Мечты.

Невозможно и не нужно отрицать того факта, что именно такому стилю инвестирования обязаны своим появлением на свет многие новации и достижения, но все же движущей силой этого процесса были не сами эти новации, и даже не связанные с их внедрением экономические выгоды (снижение издержек производства и/или обращения), но надувание мыльного пузыря рынка «бросовых акций» (junk bonds) в 80-х и акций «хай-тека» в 90-х годах на волне колебаний еще более грандиозного мыльного пузыря – американского доллара.

Следует, однако, пойти далее и рассмотреть феномен венчурного капитала как частный случай более общего явления. Перепроизводство капитала, включая и вышеуказанную тенденцию к возвращению долларов в страну происхождения, делает системным фактором мировой экономики глобальное казино, порождающее и сдувающее "мыльные пузыри" (необоснованно высокую стоимость) недвижимости, сырьевых ресурсов, акций, биржевых индексов и производных финансовых инструментов.

Искусство создавать такие пузыри и управлять ими становится неотъемлемой частью движения капитала.

Таким образом одна часть финансового капитала возрастает за счет другой части, обреченной на снижение стоимости или даже уничтожение.

Это, в свою очередь, означает неравноценность капитала (даже в пределах его финансовой фракции), его расщепление на ведущий, активный (как правило концентрированный, принадлежащий крупным, олигархическим владельцам) и подчиненный, пассивный (как правило распыленный, принадлежащий мелким инвесторам), предназначенный "на съедение" ведущему .

Таким образом приоткрывается завеса над тайной сутью Капитала, которую составляет Власть (см. часть 13 "Теология капитала"), поскольку под покровом видимой однородности капитала проступает субъектность его активной части, приводящей в движение капитал как целое, и становится очевидно разложение капиталистической системы, оказывающейся не в состоянии обеспечить защиту капиталу как принципу, выявляющее его до сей поры скрытую иерархию.

Этот миф развеивается при внимательном прочтении Основного экономического закона капитализма.

Капитал производит не ради удовлетворения человеческих потребностей, но ради извлечения прибавочной стоимости т.е. ради абстрактного начала, являющегося источником его роста, но не соотносимого с реальным обществом и человеком.

Можно восхищаться достижениями капиталистической цивилизации, но необходимо отдавать себе отчет, в том, что они стали реальностью не ради нас, но единственно ради удовлетворения потребности капитала в самовозрастании.

По мере роста органического строения капитала этот факт приобретает все более и более фатальные для общества последствия.

Капиталистическая система отторгает реальный научно-технический прогресс как угрожающий ее норме прибыли ввиду роста органического строения капитала и тормозит развитие своей периферии как условие извлечения дополнительной прибавочной стоимости, составляющей отныне единственный значимый источник существования капитализма.

Прогресс в стадии абсолютной доминации капитала останавливается, вырождаясь в дурную бесконечность движения капитала в пределах им же самим навязанных человеку потребностей.

Наука используется как ширма для манипулирования мыльными пузырями акций "высокотехнологичных компаний", становясь безжизненным симулякром власти над природой.

Котируя акции компаний хай-тека Капитал выдает себя за властелина материи. Так вырождается прометеев порыв, некогда ему присущий.

Как было упомянуто выше, достижение капиталом абсолютной доминации допускалось Марксом как альтернативный, хотя и менее вероятный, сценарий развития капиталистической системы.

Это выход системы на предельный (асимптотический) режим функционирования, задаваемый неограниченным возрастанием органического строения капитала и стремлением нормы прибыли к нулю, при росте ее массы.

Это, одновременно, с одной стороны реализация и раскрытие всех ее потенций роста и развития, а с другой – исчерпание социально конструктивных стимулов и смыслов такого роста, когда абсолютное могущество капитала оборачивается его абсолютным бессилием.

Возрастание могущества капитала сопровождается возрастающим загниванием капитализма - парадокс, который так и не смогло достаточно убедительно раскрыть советское обществоведение.

Допуская такой сценарий, Маркс, и это вполне естественно, не видел и не мог видеть любопытного социального феномена, завершающего следование капитала к своему абсолютному триумфу – осуществляемую внутри самой капиталистической системы экспроприацию финансовой олигархии, являвшейся до недавнего времени реализацией и воплощением духа капитала и правящим слоем глобального капиталистического общества.

В Америке в 2000 году, когда клинтоновская «золотая осень» капитализма завершилась захватом власти опирающимся на ЦРУ кланом Бушей, а в России в том же году, но на полгода раньше, с приходом во власть выдвиженца спецслужб Владимира Путина.

Здесь важно отметить удивительное сходство этих процессов в Америке и России, о чем будет сказано ниже.

В обоих случаях мы имеем дело с тщательно готовившимся проектом перехвата рычагов управления и контроля в условиях дезинтеграции прежних, финансовых механизмов функционирования системы.

Капитализм в своей завершающей стадии, как было сказано выше, переводит общество в манипулируемое состояние.

Капитал осуществляет манипулирование посредством подкупа.

Здесь он, однако, наталкивается на некие антропологические границы, которые не желает замечать и признавать. Несмотря на абсолютное подчинение себе общества и индивида, купить все оказывается невозможно. Есть что-то неуловимое в человеческой душе, что не поддается его чарам.

Таким образом деньги оказываются лишь одной из форм подмены онтологии, а подкуп – фальсификации сущностей.

Для достижения своих целей во всей полноте капитал, очевидно, нуждается в других формах онтологической фальсификации. Здесь ему на помощь приходят шантаж, вербовка и, в крайнем случае, ликвидация, моральная, а в исключительных случаях и физическая, своих наиболее упорных оппонентов и противников.

Так механизм функционирования капитала включает в себя деятельность спецслужб, о чем, разумеется, никогда не говорится открыто.

Но факт остается фактом и формирует дополнительный центр инициативы и власти, пока еще подчиненный основному центру системы – финансовой олигархии.

Применение манипулятивных технологий к реальному обществу требует инициативы, самостоятельности и прочих человеческих качеств, что влечет эмансипацию человеческого начала и формирование собственной идентичности и корпоративизма спецслужб, составляющих этими факторами альтернативу монополии финансовой олигархии.

Чтобы понять характер этого процесса мы должны рассмотреть вопрос о роли государства в завершающей стадии капитализма.

С одной стороны, государство это генеральный штаб социального и экономического проектирования, главной функции капитала.

Этот аспект преобладает на этапе выстраивания глобальной архитектуры современного капитализма и в ситуации существенных вызовов системе в целом.

С другой стороны, полная победа капитала одновременно подчиняет ему и государство, делает его ненужным даже как выразителя общих интересов, обнаруживается, что у капиталистов уже и нет никаких общих интересов, что в основе капитализма лежит абсолютно частное начало, лишь перед лицом смертельных угроз и крайней необходимости выделяющее из себя "общее начало", коллективный интерес и волю.

Государство, таким образом, низводится до положения зиц-председателя, стоящего над борьбой распоясавшихся, раскованных частных, хищнических интересов, но не способного к существенному вмешательству.

Это открывает простор для «эмансипации» спецслужб, начинающих свою игру в недрах системы, возможную как вследствие общего ослабления контролирующих функций государства, так и благодаря обслуживанию интересов капиталистических кланов напрямую, в обход слабеющего государства.

В США это стало очевидно уже в ходе скандала Ирангейт, когда в обход государственных запретов ЦРУ осуществило сложную многомиллиардную операцию в интересах правящей верхушки. Скандал не получил развития так как операция осуществлялась в рамках стратегии сдерживания коммунизма и в условиях экзальтации рейгановской борьбы с СССР, поддерживаемой практически всеми фракциями американской финансовой и политической элиты. Другими словами, в коллективных интересах всего господствующего класса. Но этот пример очень впечатляющ как показатель глубины эмансипации спецслужб в «самой демократической державе мира».

Надо сказать, что и в СССР происходил аналогичный процесс автономизации ведомств (аналога американских крупных корпораций) и ослабления и дезинтеграции государства и централизующей роли компартии. На этот факт, невероятно звучащий для советских диссидентов и западных наблюдателей советских военных парадов, указывал в своих «Экономических беседах» покойный академик Ю.В. Яременко.

Вероятно осознание рисков и вызовов капиталистического развития, возглавляемого либерально-космополитически настроенной частью американской элиты, вылилось в каких-то кругах протестантской элиты США в те или иные контрпроекты, ставшие идеологической основой эмансипации спецслужб.

Что же касается СССР, то здесь таким базисом могло стать понимание в начале 70-х годов элитой КГБ и, вероятно, частью военной элиты неизбежности поражения страны в Холодной войне после того, как капитализм продемонстрировал потенциал выживания в ходе успешного преодоления Западом последствий нефтяного шока, сохранения доллара в качестве мировой валюты в условиях отмены золотого обеспечения и достижения договоренностей между США и Китаем.

В условиях сосуществования жесткого консерватизма с радикальным антисоветизмом в позднем СССР, нетрудно было предсказать реакцию советского общества на вызов Холодной войны - упорное сопротивления переменам, а затем обвал системы.

В такой ситуации необходимо было искать и готовить постсоветский проект, который смог бы обеспечить функционирование государства и общества в условиях грядущего обвала.

На этой парадигме вырос «Андроповский проект» - тотальная вербовка КГБ практически всей социально активной части зрелых поколений 70-х – 80-х годов и продвижение своих ставленников во власть и бизнес в 80-х – начале 90-х (уже после смерти главного архитектора этого проекта).

На закате советской системы КГБ сформировал практически параллельную элиту общества, сбросившую под чекистским руководством прежнюю элиту в ходе проваленной им Перестройки и ликвидации СССР.

Однако, в последовавшее за распадом СССР десятилетие 90-х спецслужбы как в США, так и в бывшем СССР были вынуждены таиться в тени.

В Америке наступила эйфория победителей, сообщившая невиданную мощь финансовой олигархии, возглавившей процесс мондиализации, вступившей в пик своего развития.

В России незримая чекистская власть была вынуждена действовать крайне осторожно в условиях отлива энергии масс от государственной идеи, когда государство как бы потеряло свой "властный ореол" в глазах народа и не могло бы опереться на общество в своей деятельности, и прямого контакта новой российской элиты с глубоко родственной и близкой ей по духу американской либерально-космополитической элитой клинтоновской эпохи.

Эти контакты оказались серьезным вызовом чекизму так как расшатали связи, заложенные в рамках «андроповского проекта», и, хотя и не смогли их разорвать, все же поставили Чекистский Орден в тиски, которые он смог разжать лишь с возвращением государственно-патриотического сознания масс и разгромом ЮКОСА, которым он, взяв в руки государственную власть, поставил новоявленную финансовую олигархию на подобающее ей место.

В США событием, аналогичным разгрому ЮКОСА, по моим предположениям, является теракт против Мирового Торгового Центра в Нью-Йорке, которым ЦРУ, захватившее (в лице клана Бушей) власть в США, указало финансовой олигархии на ее отныне подчиненной место.

Причиной как в российском, так и в американском случае послужила разбалансировка механизма управления и кризис системы, созданной финансовой олигархией.

В России это дефолт 1998 года, в США это азиатский кризис и надвигающийся мировой финансовый кризис, давно назревающий и поставленный в повестку дня планами введения единой евровалюты.

Перехват управления в 2000 году и последовавший год спустя теракт в Нью-Йорке позволили Америке оттянуть кризис за счет мощной военной и геополитической инициативы постмодернистского характера, известной как «борьба с международным терроризмом».

Учитывая, что самое существование финансовой олигархии зиждится на ее контроле над государственным механизмом, произошедшая детронизация означает ничто иное как ее фактическую экспроприацию, какие бы политико-юридические формы они ни принимала.

Потерявшая свое положение, финансовая олигархия становится отныне терпимой в определенных рамках служанкой спецслужб. Это реальность как в России, так и в Америке, ярко продемонстрированная в случае США всем ходом последних президентских выборов – претензии демпартии на власть стали простой данью ритуалу в условиях отсутствия прямой постановки вопроса о демонтаже двухпартийной системы и ее замене авторитарной президентской властью по типу принципата ранней Римской империи.

Однако, родовое пятно капиталистического партикуляризма лежит на спецслужбах капиталистической системы. Коллективизм существует в форме кланового коллективизма, не затрагивая при этом партикуляризма самого клана.

Клан ощущает себя хозяином положения у трупа финансовой олигархии, но и его дни сочтены вместе со всей системой, полученной им в наследство и которую он не в силах и не намеревается менять.

Чтобы понять это достаточно посмотреть на сегодняшнюю хищническую политику чекистской верхушки в России и на действия нефтяных монополий в условиях роста цен на горючее в США.

Необходимо так же учесть, что по самой своей природе спецслужбы не в состоянии управлять огромным механизмом государственного, общественного и экономического регулирования, выстроенным финансовой олигархией преимущественно на рыночных механизмах «свободного» выбора и оборота ценностей, включая и «идеологический товар». Поэтому спецслужбы нуждаются в сотрудничестве с детронизованной ими олигархией, рамки которого стремятся задавать сами, не без сопротивления с ее стороны, чем и объясняется как сохранение фасада системы, так и иногда выплескивающаяся за него ожесточенная внутренняя борьба.

Детронизация финансовой олигархии в США привела к фактическому двоевластию (за фасадом демократии) в силу ее огромной социальной силы и контроля над системообразующим фактором Pax Americana – долларом.

Через свои аффилированные организации (по сути все «гражданское общество», выстроенное еще Морганом и Рокфеллером) смещенной олигархии удалось втянуть администрацию Буша в иракскую авантюру, вслед за чем она пытается тактикой анаконды удушить захвативший власть ЦРУшный клан, стимулируя «интеллектуальный поиск», антивоенное движение и т.п. активность, основанную на технологиях постмодерна.

Аналогичный процесс наблюдается и в России.

Учитывая, что как ЦРУ в Америке, так и Чекизм в России являются не реформаторами, а порождением Системы и продолжателями ее курса, становится понятным клинч в который попадает такая власть, не будучи в состоянии направить против этих происков острие антисистемной критики.

В России мы видим, что путинская администрация испытывает явный страх перед риторикой «прав человека» и «либеральной демократии» и объявляет войну национально ориентированным силам, в поисках компромисса с патронируемым олигархами компрадорским «гражданским обществом», будучи по существу его составной частью.

Таким образом, политика спецслужб одновременно, с одной стороны, оттягивает развязку кризиса верхушечной централизацией и мобилизацией воли системы к борьбе за выживание, но, с другой стороны, этой же самой мобилизацией и попытками подчинения все еще не намеренной «подавать в отставку» финансовой олигархии активно закрывает все пути выхода из него, обостряя кризис до предела и выступая своего рода терминационным кодом породившей сами спецслужбы цивилизации.

Иллюстрацией этого тезиса является как капитулянтская политика российского чекизма в СНГ, так и самоубийственная для США политика «nation building», немыслимая для финансовой олигархии и выражающей ее интересы верхушки демократической партии.

Замечу попутно, что в каждом случае захватившие власть спецслужбы продолжают обанкротившуюся линию своих предшественников, собственно говоря и обусловившую их смещение, с гораздо большей настойчивостью и жесткостью. То же касается и внутренней политики.

Глубинные причины этих явлений лежат в теологических аспектах существования Капитала.

В докладе «Капитализм: индивидуальное и общественное (в марксистской и традиционалистской перспективах)» философ Александр Дугин прозорливо замечает: «Явно у Капитала есть какое-то глубинное измерение, ведь тень капитализма меняет параметры цивилизационного бытия, а не просто систему хозяйствования».

В такой постановке вопроса заключен огромный смысл. Капитал меняет не только параметры цивилизационного бытия, но и бытие самого человека, антропологию.

Доминирование овеществленного в средствах производства, «мертвого» труда над живым формирует манипулятивный характер доминирования в капиталистическом обществе. Мертвая материя видится более могущественной и более совершенной, чем живая, предстает способной подчинить человека своим законам, ритмам и потребностям.

Это могущество, доминирование мира вещей над человеком проявляется тогда, когда самый этот мир приводится в движение Капиталом.

Маркс определяет капитал как самовозрастающую стоимость, приращиваемую в процессе капиталистического воспроизводства за счет прибавочной стоимости, и указывает, что вне зависимости от своей вещной формы, капитал выражает отношения между людьми, позволяющие это приращение осуществлять. Сущностью капитала является, таким образом, определенное общественное отношение - эксплуатация.

Но, судя по тому, что в современную эпоху капитал высвобождается из оков товарного производства и обращения, образуя неограниченно возрастающий фиктивный капитал, в своем движении уже не нуждающийся в опосредовании товаром и, соответственно, в прежних общественных отношениях, мы должны пойти дальше определения Маркса и начать поиск его сущности в иных, более глубоко лежащих уровнях бытия.

Ведь марксова формула не дает в достаточной степени ощутить то самое «глубинное измерение» и увидеть капитал в его надцивилизационной, надчеловеческой активности. Диалектика капитала у Маркса скрывает его онтологию.

У Михаила Зощенко есть короткий рассказ, повествующий о бытовой ссоре двух обитателей типичного советского многоквартирного дома той поры. В ходе пустякового конфликта верзила-рабочий избил соседа-интеллигента и запретил ему появляться под окнами своей квартиры. Однако право пользования придомовой территорией принадлежит всем жильцам дома в равной мере и подобный запрет оскорблял человеческое достоинство потерпевшего. Исход этого конфликта поразителен. Избитый интеллигент, без малейшей надежды на реванш, стал ежедневно приходить под окна своего обидчика. На второй и третий день повторилась прежняя история. Однако на четвертый день (а у нашего героя хватило силы духа и на это) обидчик, несмотря на абсолютное физическое превосходство, не вышел из своей квартиры. Дрогнул. Не смог заставить себя вновь погрузиться в эмоциональную стихию драки. На пятый день он уже вышел просить прощения, и был великодушно прощен.

Рассказ очень любопытен, хотя и подан автором в комической форме. Но если взглянуть сквозь нее, виден сюжет шекспировского масштаба. Это смена стадий борьбы: атака, страх «тотальной войны» и попытка компромисса, слом (отказ от) компромисса и победа.

Капитал трансформирует человеческую природу выразителя своей воли. От свойственной обычному человеку настроенности на компромисс к сверхчеловеческой воле к его слому, сулящему победу в борьбе за возможность экспансии, без которой капитал не мыслим.

Рассказ не оставляет нам психологического портрета человека слабосильного физически, но воина по духу, тем более, что его поведение было направлено на защиту собственного достоинства и нарушенных прав, в то время как именно агрессор оказался «нормальной», компромиссной личностью. Этим трагедия смазана и сведена к чисто бытовому инциденту.

Тем не менее рассмотренный персонаж является вполне адекватной моделью личности адепта капитала.

Естественное начало в человеке побуждает его искать мира и согласия с себе подобными. И ощущать счастье, достигая гармонии сосуществования в этом самом компромиссе. Это начала Любви и Жизни, вложенные в нас Создателем.

Но Капитал требует от проводников своей воли заглушить в себе голос естества и последовать его зову. «Никаких компромиссов в служении Мне» - повелевает он. И кто идет на этот зов становится качественно иным, преображенным человеком, а точнее и не человеком уже вовсе. Это Святой Сатаны. Стержнем его личности становится воля к Власти, именуемая в капиталистической мифологии Свободой, за которой скрываются Ненависть и Смерть.

Надо сказать, что мотив перехода точки межчеловеческого равновесия и слома компромисса, восходящий к библейской истории о беспощадности наказания раскаявшегося и искупившего вину человека (Книга Бытия, гл. 34), занимает, судя по голливудской кинопродукции, немалое место в американской массовой культуре.

Именно такие люди в США отвечали на советскую борьбу за мир словами «есть вещи поважнее». Именно они атаковали готовый к компромиссам СССР, предварительно пообещав помощь и достойное место в новом мировом порядке, а затем приступили к добиванию капитулировавшей России.

Какую судьбу готовят эти люди человечеству видно из откровений одной из наиболее демонических фигур этого ряда - Жака Аттали («Линии горизонта»), бывшего президента Европейского банка реконструкции и развития и советника покойного французского президента Миттерана:

«Это будет новый порядок, имеющий мало общего со знакомым нам по второй половине ХХ века. Судьбу человечества будет определять новое поколение победителей – они покончат с любой национальной привязанностью, порвут семейные узы, заменив все это миниатюрными компьютерами. Станут властными кочевниками, связанными между собой желанием, амбициями, алчностью и воображением. Они будут странствовать по планете, «убивая» свободное время, приобретать за деньги любые товары и острые ощущения. Но и в самых развитых странах далеко не все получат свою долю богатств при новом порядке. Большинство жителей США и Европы превратятся в проигравших – слабовольных и обнищавших «пешек», которым предстоит стать лишь свидетелями всемогущества и разгула меньшинства, вход во дворцы и роскошные небоскребы им будет заказан. Еще горше будет участь миллиардов людей в бедных странах. Сотни миллионов детей там умрут от голода и болезней, не достигнув и пяти лет… Беднякам никто не предоставит возможность вести достойную жизнь: они будут задыхаться от отравленной атмосферы, но на них никто попросту не будет обращать внимания. Все ужасы ХХ века поблекнут перед такой картиной!»

Власть, как мы видим, является содержанием Капитала, являющегося, в свою очередь, формой ее реализации и земным, посюсторонним проявлением бытия Диавола.

Капитал при этом может представать как в своей опосредованной, но давно ставшей привычной, денежной (стоимостной) форме, так и в форме непосредственной, властной, или, так сказать, в форме «властного ресурса».

В категориях аристотелевской (метафизической) философии можно сказать, что субстанцией капитала является овеществленный труд, а формой (активным, движущим началом) - власть.

Знаменитая формула Маркса «Деньги – Товар – Деньги» в своем онтологическом обобщении, актуальном в завершающей стадии развития капитализма, характеризующейся эмансипацией денег и образованием фиктивного капитала, может быть переписана как «Деньги - Власть - Деньги» (капитал самовозрастает, используя властный ресурс капиталистического государства), а затем «Власть - Деньги – Власть» (капитал подчиняет себе это государство и снимает денежную оболочку).

Такое обобщение делает понятным встраивание «силового ресурса» спецслужб в капиталистическую систему. Это не дисконтирование (обналичивание) Власти, это снятие Капиталом своей денежной маски (открытие Тайны Беззакония) и возвращение к своим истокам, лежащим в эпохе первоначального накопления.

Но это фатальная для капиталистической системы трансформация.

Сущность капитала есть Власть (и отсюда понятно, что отъятие его носителя от источника власти равнозначно, как было сказано выше, экспроприации – в его руках остается лишь омертвевшая вещная форма капитала, его «труп»), но формой его самовыражения является Свобода. Прежде всего свобода товарооборота.

Денежная форма воплощения капитала позволяет примирить эти противоречивые аспекты его бытия.

Саморазоблачение Капитала есть вместе с тем и его гибель. Ибо непосредственное его проявление как Власти уничтожает свободу сторон процесса его собственного воспроизводства.

Капитал возникает в результате экспроприации некапиталистической среды и завершает свое существование экспроприацией со стороны своих могильщиков. Но сам он, в процессе самовоспроизводства, экспроприатором быть не может.

Трагическое развертывание этого противоречия мы видим в нынешней американской эпопее на Ближнем Востоке.

Диавол «забывает» предупредить своих адептов, что слом основанного на Любви и Компромиссе равновесия и следующая за этим победа есть лишь промежуточный итог, который легко проскочить и за которым неизбежно последует падение в бездну.

Не этим ли предчувствием объясняется патологический интерес элиты англо-саксонского мира к теологии, с помощью которой мировой жандарм и грабитель пытается нащупать точку остановки, чтобы не угодить в уготованную ему пропасть.

Однако, современный американский опыт учит нас тщете подобных усилий. Растворяя в себе, фальсифицируя человеческую сущность, Капитал не оставляет ничего, за что в последний момент можно было бы зацепиться.

Крах Американской империи предопределен сломом СССР.

Может быть потому, что американцам свойственен более примитивный уровень религиозного чувства. Это и неудивительно: Диавол заглушает его магией.

Магия ("магокреативная потенция", по выражению Александра Дугина) Капитала это еще один аспект его демонического бытия.

Выше уже говорилось о фальсифицирующей природе капитала, осуществляющего производство не ради производства вещей (потребительной стоимости), но ради производства стоимости (прибавочной) в процессе которого он (товар) выступает лишь побочным продуктом.

Подчинение процесса производства не удовлетворению человеческих потребностей, но иным целям, достижимым и достигаемым лишь через абстрактную нивелировку и символическое уничтожение реальности (чем и является выявление стоимостного аспекта товара) есть фундаментальная черта капитализма, но ее противоестественность ускользает от взора до тех пор, пока он получает человеческие потребности как данность и удовлетворяет их.

Однако, в стадии абсолютной доминации капитал подчиняет себе и потребление. С этого момента движение капитала замыкается в нем самом и реальный прогресс общества останавливается.

Так Капитал попадает в капкан своей ложной онтологии, вырваться из которого он уже не может.

Ему остается лишь пародировать творение и симулировать реальность, что, в конечном счете, есть тоже проявление неограниченной воли к власти, не терпящей реальной жизни как неподвластного ей начала, стремящейся умертвить жизнь (общество, личность), чтобы взять под свой полный контроль неорганический труп (расчлененное, симулированное явление).

Здесь надо заметить, что магия Капитала представляется качественно иной, более могущественной, но и более безысходной по сравнению с традиционными магическими практиками.

В традиционном подходе задачей искателя силы является найти тайное имя вещи или наречь ее именем, чтобы обрести над ней контроль.

Капитал не только дает вещам имя ("бренд"), он идет гораздо дальше, соотнося их с неким абсолютом, исчисляет, дает вещам цену.

Получившая цену вещь исчезает для Капитала как носитель каких-либо свойств и качеств, кроме своей цены. Стоимость сбрасывает оболочку потребительной стоимости.

Таким путем достигается неизмеримо большая степень доминирования Капитала над миром вещей и "овеществления", объективации человека, по сути это и есть механизм абсолютного доминирования.

Но оборотной стороной этого процесса является умерщвление вещи (человека), вырывание ее из естественного для нее пространства связей и зависимостей с превращением в симулякр самой себя, обслуживающий исключительно процесс движения стоимости.

Таким образом очевиден вывод: Воля к власти есть Воля к смерти.

Реализовав эту волю, Капитал разворачивает свое бытие в посмертии, как Мир Иллюзий.

Процитирую фрагмент из вышеупомянутого выступления Александра Дугина:

«Часть 4. Магокреативные потенции Капитала.

1. Капитал подобен материя прима, в индуизме пракрити еще и тем, что он способен порождать собственный мир. Но мир, рожденный пракрити есть майя, двусмысленная силовая иерофания. Мир, порождаемый Капиталом, есть Спектакль, Зрелище. Подобно тому, как проницательное онтологическое зрение индуистских или буддистских традиционалистов распознает подвох в стихии материального мира — в мире майи, в колесе сансары, так пронзительный взгляд марксистских критиков Капитализма — таких как Жорж Батай или Ги Дебор — распознает фиктивную природу “общества зрелищ”.

2. Капитал порождает “общество спектакля” также как пракрити порождает миры майи.

3. В чем иллюзорность для традиционалиста миров майи? В том, что часть выдает себя за целое, фрагмент за нечто законченное. В Традиции индивидуум, человеческое эго рассматривается как иллюзия, как корень заблуждения, невежества об истинной природе реальности, как сокрытие высшего архетипического “я”, которое свободно от искажающего воздействия индивидуализирующей материи.

4. В чем иллюзорность “общества Спектакля”, порожденного Капиталом, для марксистов? В том, что Капитал фальсифицирует “общественное бытие”, соучастие индивидуума в чем-то большем, чем он сам, подменяя соучастие и сопереживание — экранной имитацией, множественным ансамблем симулякров.»

Сведение капиталом многообразия реального мира к количественному (стоимостному) аспекту фальсифицирует и мир человеческих отношений, стирает грань между добром и злом, истиной и ложью, которые в оптике капитализма оцениваются одномерно, по степени их приближенности к смысловому центру капиталистической системы – капиталу.

Зло и ложь становятся вполне легитимными средствами достижения успеха, находящего отныне свое оправдание лишь в себе самом (пародия капитала на стоическую философию).

На закате капитализма, с его экзальтацией жажды прибыли немедленно и любой ценой, мы видим удручающее зрелище всеобщего заговора против общего блага, сбалансированного и маскируемого лишь монополией в этой области крупного капитала.

Как бы то ни было, стоит иметь ввиду, что знаменитая шкала Маркса («при 100% капитал попирает ногами все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы») в условиях снижения нормы прибыли существенно меняет масштаб и что отношения корректного партнерства в современном мире бизнеса есть лишь момент, промежуточное состояние на пути к конечному обману, увеличивающему прибыль более искушенного контрагента, особенно если он занимает монопольное положение в своей области.

Эпоха тотального господства капитала уходит на наших глазах, оставляя нам как путеводную звезду вывод о том, что спасение может быть только коллективным. Индивидуальна же погибель.

Если же коллективное спасение оказалось невозможно, то спасается жертва. Ибо каковы бы ни были ее субъективные мотивы, она своей уступкой принесла себя в жертву Богу.

Такую жертву, как мы знаем из Писания, Господь возвращает сторицей.

Абсолютная доминация капитала при ближайшем рассмотрении оказывается столь же иллюзорной, сколь и порожденный капиталом мир.

Она поверхностна так как несмотря на свои претензии неспособна включить в себя все аспекты человеческого бытия, отбрасывая все большее число людей и явлений на обочину и за пределы контролируемой капиталом реальности.

Эти процессы были рассмотрены Марксом в его концепции формирование резервной армии труда и роста перенаселения.

В стадии мондиализма они действуют уже в глобальном масштабе на стыке народов, цивилизаций и культур.

Рост технической вооруженности капитала и, соответственно, его органического строения влечет за собой, во-первых, падение удельного веса переменного капитала (части совокупного капитала, расходуемой на приобретение рабочей силы) в общей массе капитала и относительное уменьшение спроса на рабочую силу, который растет медленнее совокупного общественного капитала и производства, и, во-вторых, рост производительности труда, позволяющий обходиться меньшим числом работников.

Опираясь на эти положения Маркс сформулировал капиталистический закон народонаселения: «рабочее население, производя накопление капитала, тем самым в возрастающих размерах производит средства, которые делают его относительно избыточным населением».

Самая природа капиталистической системы, таким образом, формирует армию безработных и, соответственно, относительное перенаселение, в стадии мондиализма (единой капиталистической миросистемы) приобретающее глобальный характер, расцвеченный незападной культурно-цивилизационной спецификой капиталистической периферии.

В конечном счете расширенное воспроизводство капитала оказывается в завершающей стадии капитализма суженным воспроизводством человеческого фактора, социальной ткани. Только так и возможно объяснить формирование зон застоя и автаркии ("несостоятельные государства", "мертвые" территории, замыкающиеся на себя общины полунатурального хозяйства в глубинке капиталистических метрополий, анклавы компактного проживания иммигрантов в крупных городах т.п.), выводящее из зоны действия «глобального общества» целые регионы и огромные массы людей, предоставляемые собственной судьбе.

Именно эти массы и регионы снижают степень связности «глобализованного мира», непрерывно сужающегося сегодня до состояния совокупность мировых мегаполисов, и являются тем самым носителями феодализационных тенденций, которыми беременен капитализм его мондиалистской стадии.

Они же могут стать участниками антиглобализационных акций, кризисных квазирелигиозных культов и форм сознания, прочих деструктивных явлений, включая терроризм, на пороге массового возникновения которых мы находимся.

По сути, на новой, глобальной основе капитализм формирует свой внутренний пролетариат.

Но формируя на одном полюсе нищету и перенаселение, капитализм создает демографический спад на другом - в своих метрополиях.

Воспитание детей в метрополиях капитализма слишком дорого с точки зрения капитала, руководствующегося стремлением к достижению максимума текущей прибыли, что влечет падение уровня зарплаты ниже необходимого для воспроизводства рабочей силы через поколения.

Пожирая неродившихся детей, Капитал находит выход в импорте рабочей силы, имеющейся в избытке на периферии и, к тому же, не избалованной традиционными «социальными гарантиями».

Так включается механизм нового Великого переселения народов.

Но, как и полторы тысячи лет назад в Риме, эта мера обостряет социальные конфликты и расшатывает политическую систему в самих метрополиях.

Венцом кризиса капиталистической системы является ее геополитический раскол.

Межимпериалистические противоречия в мондиалистской стадии «снимаются» и их второе пришествие не есть «обострение старого спора» между США и «Старой Европой» (хотя социокультурные трения и исторические корни имеются и составляют «пусковый механизм» указанного обострения), но, по существу, это признак распада системы как таковой, а не очередное издание прошлого.

Банковский процент в условиях снижения нормы прибыли капиталистического производства все более становится фактором, тормозящим производственную активность и разоряющим промышленность, как это было в докапиталистическую эпоху с ростовщичеством. Коренная причина раскола единства Западного мира лежит в том, что США и ЕС воплощают в себе две вступившие в непримиримое противоречие составляющие современного капитала – капитал финансово-торговый и капитал промышленный, со всем спектром присущих этим ветвям социальных, политических, идеологических и культурных феноменов. Европа задыхается в стальных объятиях американского либерализма, дистанцируется от культуры управляемых биороботов, шокирована примитивизмом силовой политики. Все это выливается в дистанцию цивилизационного масштаба и делает стороны непримиримыми, особенно в условиях американской мессианской агрессивности.

Глобальный характер основных противоречий капитализма, его движущих сил и механизмов упадка в завершающей стадии и их реализация в межцивилизационных формах заставляют нас искать сценарий его гибели вне Западного мира, на линии фронта столкновения Запада с незападными цивилизациями, где абсолютная доминация капитала (выступающего уже в качестве Западного капитала) является наиболее поверхностной и уязвимой, как мы могли почувствовать, например, из знаменитого выступления Махатхира Мохаммада перед Организацией Исламской Конференции. Цивилизация-таран вовсе и не скрывает свою миссию внешнего для Запада как цивилизации и внутреннего для глобального капитализма пролетариата.

Параллельным сценарием, накладывающимся на первый, является не формационное (социально-экономическое), но именно цивилизационное угасание самого Запада, где карстовые процессы в сознании западного человека и общества, именуемые постмодернизмом (шизоидное, расщепленное сознание "Человека Играющего") и обусловленные абсорбцией индивида и общества, включая и его квазипролетариат, достигшим абсолютной доминации капиталом, необратимо убивают волю к жизни, поиск смысла, культурную идентичность и традиционные ценности, культивирование которых собственно и является цивилизацией.

И несмотря на то, что ресурсы мондиалистского развития капитализма еще в полной мере не исчерпаны (нефть, при более разумной политике США могла бы еще определенное время оставаться сравнительно дешевой, равно как и Китай продолжает быть заинтересован в предоставлении Западу своей рабочей силы), их запас не спасает капитализм: гибель капиталистической формации лишь в конечном счете обусловлена тенденцией нормы прибыли к понижению. Подобно тому как это происходит с живым организмом, смерть наступает раньше, чем организм (общество, система) исчерпает запас прочности (витальности): включается терминационный код, поражающий самое уязвимое (слабое) место системы (для Западной цивилизации и, в еще большей степени, для России это сегодня – политическое лидерство). Таким образом, наличие резервов (нефть и рабочая сила Китая) не спасает систему, вырождающуюся в социально-психологическом аспекте быстрее, чем в экономическом.

Если постмодернистское перерождение сознания необратимо (о чем пока еще невозможно сказать с уверенностью), то напрашивается вывод о совпадении формационного и цивилизационного исчерпания Запада, аналогично тому как это было в Римской империи, при этом феодализм и капитализм Запада предстают в качестве единой линии развития Западной цивилизации V – XX веков, заканчивающейся обвалом, аналогичным падению Рима в V веке, и новым витком истории на уже иной этно-цивилизационной базе.

Страшный сон Запада об «экспроприации экспроприаторов» (осуществляемой изнутри самой Западной цивилизации, представлявшейся Марксу тождественной капитализму как таковому, и в продолжение линии ее развития), выглядит таким образом скорее упущенным шансом.

Думая о перспективах современного Западного мира, хочется спросить – была ли у него возможность мирной трансформации?

«Мягкая посадка» в виде Конвергенции, мегапроекта европейской элиты 60-х годов, могла бы спасти Западное общество, противопоставив цивилизационное начало формационному, а общественно-государственное – частно-капиталистическому.

Но вместо необходимого обществу левого ренессанса после подавления революции 1968 года наметился разворот вправо, вылившийся в неоконсервативную революцию конца 70-х годов и мобилизацию остатков ресурса развития на экстенсивное развитие капитализма с его "экзальтацией индивидуализма", вместо использования этого ресурса на сущностную трансформацию системы.

Доминирование общества над капиталом не состоялось, наоборот, Капитал перешел к своей абсолютной доминации.

Таким образом, на вызов истории Запад предпочел ответить римейком, а не актом цивилизационного творчества. Фатальный ответ, надо признать.

Ответственность за этот разворот, исчерпавший спустя четверть века все ресурсы Запада в ходе развертывания мондиалистской стадии капитализма и обусловивший его неизбежный закат, несут правящие круги США, ответившие на вызов Римского клуба созданием Трехсторонней комиссии Рокфеллера.

Сегодня Западная цивилизация теряет роль авангарда человечества и ее выживание кажется мне возможным лишь на пути межцивилизационного диалога и отказа от мессианских претензий, оборачивающихся на практике хищнической эксплуатацией ресурсов всего человечества.

Мы можем теперь понять и характер терминационного кода капиталистической системы: это разделение и столкновение ее финансового и силового центров.

В России, однако, Чекизм не является единственным элементом «силового центра» системы и лишь временно становится его доминирующим элементом. Эта роль обеспечена ему за счет близости к центрам принятия решений, но, не располагая военной силой – главным фактором силового ресурса и основой государственности, он может закрепить свое доминирование лишь как выразитель коллективных интересов всего «силового центра».

Ни в России, ни, по-видимому, в США этого не произошло.

В обоих случаях спецслужбы «забыли» поделиться наследством, а затем и вовсе сделали вид, что никакого наследства как бы и нет вовсе, хотя именно армия несет основное бремя сохранения государства. Будь то в Ираке или в Афганистане, будь то на Кавказе или в ходе расширения НАТО на Восток.

В России противоречия КГБ с военной верхушкой достаточно очевидны.

Более мощная и стабильная американская политическая система пропускает меньше аналогичных сигналов из своих недр, однако разногласия между командованием американских вооруженных сил, проливающих кровь в Ираке, и администрацией Буша, подсчитывающей нефтяные прибыли, уже стали достоянием гласности.

Что указывает на сложность положения захватившего власть клана.

Вероятно у ЦРУ есть сходные проблемы с Вооруженными Силами, что не удивительно, ведь авианосцы – гарант мирового статуса американского доллара.

Возможно, конечно, что белая протестантская элита в США лучше интегрирована за счет доллара, но этот фактор может рухнуть с его крушением.

Тогда неизбежна схватка, которая в России уже началась.

И в этой схватке весьма вероятен альянс смещенной, но далеко не уничтоженной старой олигархии с военной элитой, против выскочек из спецслужб.

Финал этого сценария лежит, однако, уже за пределами функционирования капиталистической системы.

Рассмотрение ситуации, однако, было бы неполным без учета такой важной составляющей мировой капиталистической системы, как ее «внешний пролетариат», аналог варваров римской периферии, чье соединение с «внутренним пролетариатом» - римскими рабами - погубило Римскую державу.

Внешним пролетариатом мирового капитализма мне представляется Россия.

На первый взгляд это выглядит парадоксом: Россия интегрирована в современный мир, союзник США по «борьбе с международным терроризмом», участник Большой Восьмерки и т.д.

Но если взглянуть вглубь, мы получим иную картину.

Прежде всего обращает на себя внимание типологическое сходство процессов отстранения финансовой олигархии силовым центром системы в России и Америке, описанное в части 12 настоящей работы. Ни в одной другой стране мира ничего подобного ранее не случалось. Кругооборот демократических правительств и военных режимов никогда еще не ставил под вопрос доминирование на национальной арене верхушки компрадорской буржуазии, интегрированной в систему глобального капитализма, руководимую финансовой олигархией США. В России же она оказалась отстранена от лидирующих позиций в обществе, сохранив призрачное экономическое доминирование.

Он указывает на то, что Россия в пределах своей общественно-экономической системы воспроизвела в 1992 - 2000 гг. тот же цикл развития, который примерно в тот же период (президентство Клинтона) реализовался в глобальном масштабе за ее пределами, будучи политически локализован в метрополии мировой капиталистической системы.

А это, в свою очередь, указывает на преобладание внутренних движущих сил в развитии российского общества, несмотря на всю его (очевидно, достаточно призрачную) интеграцию в мировой рынок и "мировую демократию".

В противном случае сценарий процесса был бы не идентичен американскому (и, одновременно, общемировому), но являлся бы лишь его звеном и мы бы не увидели того масштаба трансформации общества, какой был осуществлен в России со сменой во власти в 2000 году.

Ядро советско-российской цивилизации оказалось мощнее внешних влияний и страна отреагировала на банкротство одних механизмов управления (финансовых) сменой связанной с этими механизмами фракции элиты на другую фракцию, реализовавшую иные механизмы.

В этом проявилось принципиальное отличие России от стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии, полностью погрузившихся в волны мировой конъектуры.

Наличие сил, решившихся и успешно осуществивших взятие под контроль компрадорского гражданского общества и подчинение его казавшейся всевластной финансовой элиты означает коренную самостоятельность России как самостоятельного субъекта мировой политики, каковы бы ни были ее тактические компромиссы по текущим вопросам.

Обращает на себя внимание и тот факт, что в результате дефолта 1998 г., похоронившего российскую финансовую олигархию как главного игрока российской сцены, к России не предъявлялись требования, аналогичные плану Брейди в Латинской Америке, передавшему кредиторам (транснациональным банкам) акции национальных компаний стран-должников.

Очевидно, "мировое сообщество" понимало нереалистичность подобных требований в отношении России.

Именно из факта субъектности России, какие бы внешние наносы и привнесенные обстоятельства его ни маскировали, следует исходить в попытке понимания ее сути.

И эта суть представляется мне принципиально отличной от всех известных до сих пор цивилизационно-культурных форм.

Вот как характеризует Россию и русский народ Николай Бердяев в книге «Русская идея» (гл.1):

«Русский народ есть в высшей степени поляризованный народ, он есть совмещение противоположностей. …… Противоречивость и сложность русской души, может быть, связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории -- Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко- Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное.

Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность, устремленность в бесконечность как и в русской равнине. Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихий и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он. не знал меры и легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к бесконечности и не желающего знать распределения по категориям. В России не было резких социальных граней, не было выраженных классов. Россия никогда не была в, западном смысле страной аристократической, как не стала буржуазной. Два противоположных начала легли в основу формаций русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм; вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но никогда русское царство не было буржуазным, и определении характера русского народа и его призвания необходимо делать выбор, который я назову выбором эсхатологическим по конечной цели.»

И здесь опять мы не можем обойтись без апелляции к теологическим аспектам видимой реальности.

Описанная Бердяевым картина это панорама Хтонического начала, лежащего в основании души русского народа, его реализации в ней.

Хтоничность это докосмическое, первобытное хаотическое состояние бытия, и, одновременно, полнота творческой потенции, порождающая мир, космос под действием Логоса, божественного упорядочивающего импульса. Это та первобытная вода над которой витал Дух Божий до начала творения и которая по сотворении мира не исчезла, но была лишь перемещена за его границы. Это стихия более древняя, чем сотворенный Библейским Богом мир, возможно, она древнее и самого Творца.

Именно этот творческий и, одновременно, разрушительный первобытный Хаос питает корни России, обращенной ветвями к свету преходящих истин, упорядочивающих в те или иные периоды истории ее бытие.

Этот образ помогает понять источник творческой силы и природу восстановительного потенциала русского народа, возрождающегося, как Феникс из пепла, всякий раз, как отпадет надобность в очередной формообразующей идее и рухнет порожденный ею общественно-государственный порядок.

Россия это всегда баланс Хаоса и Космоса, Хтонического и Логического, Варварства и Цивилизации.

Хтоничность это источник бессмертия России и русской души.

«Небо и земля прейдут» - как говорит Писание, и как прешли многие народы, - но Россия не прейдет, пока будет окунаться в этот источник вечной жизни.

Включаясь в поток мировой истории и воспринимая идеи века, Россия, подражая и мимикрируя, никогда не проникается ими до конца, всегда оставляя недоступные для этих идей и форм порядка места в своем сознании и бытии, принимая чужой образ, но оставаясь при этом самой собой и избегая глубинной, онтологической катастрофы, неизбежно следующей за их крахом. Хтонические воды смывают любые устоявшиеся наслоения "цивилизации и культуры", элитарные слои и правящие классы, обнажая вечно юный лик русской души и расчищая место для новых экспериментов.

Такая же участь постигла в России и либеральную идею вкупе с капиталистической моделью общественного устройства, внедренными к тому же на излете их жизненной силы и за счет апелляции к самым низменным свойствам человеческой природы.

Поверхностное принятие как идеологии, так и практики современного капитализма ярко иллюстрируется экстремальным неравенством доходов социальных групп и регионов, ростом нищеты, компрадорско-сырьевым характером экономики, нелегитимностью приватизированной собственности, падением доверия населения к политическим институтам и механизмам, общим ростом недовольства перспективами развития и левых настроений, расколом правящей элиты и т.п. факторами, свидетельствующими о неприятии итогов капиталистического реформирования общества в 90-е годы.

Однако, при этом, сохраняется ядро советской цивилизации и русского менталитета, возрождаются традиционные религии и духовные ценности населяющих Россию народов, растет патриотическое сознание, все еще высок образовательный уровень, поддерживается достаточно высокий жилищный стандарт, сохраняющий широкие массы населения в границах социума, имеются сырье, высокие технологии, частично не имеющие мировых аналогов, атомное оружие, наконец.

Налицо факт: Россия – слабое звено в цепи мондиализма.

Как и сто лет назад ее интеграция поверхностна и крайне уязвима, тогда как ресурсов бросить вызов капиталистической системе и предложить миру альтернативу обанкротившемуся капиталистическому строю достаточно.

Россия прошла крайне болезненную социально-экономическую и политическую коррекцию. Это сброс инфляционных сбережений, социальных и геополитических обязательств, искушение рынком в стабильных геополитических условиях, изощренные технологии манипулирования сознанием в СМИ и т.п. При этом она уберегла себя от главной трагедии Западного мира – постмодернистского и гедонистического перерождения сознания.

Сегодня она осознанно возвращается к своим корням и ищет новый путь в будущее.

На этом пути у нее есть одна серьезная проблема - Чекизм.

Чекизм это российско-советский вариант рассмотренного выше феномена влияния спецслужб на современное общество и политику его правящего класса, в своем наивысшем развитии превращающий высшие уровни Системы Госбезопасности (под какими бы текущими наименованиями она ни выступала) в правящий класс и подчиняющий ей политическую систему общества.

Учитывая ограниченность ресурсов и обусловленную им партийную монополию на социальную активность в советском обществе, «метод подкупа», используемый Западной финансовой олигархией в ее политике интеграции социально активных элементов в выстроенное ею «гражданское общество», уступил свое место (пусть и далеко не полностью) методу «добровольного принуждения».

Наиболее амбициозные и непримиримые элементы делали карьеру «диссидентов» (по строго заданным правилам «борьбы» с системой) и ехали обналичивать заработанный политический капитал на Запад.

Тогда как карьерно ориентированная часть социально активных поколений 70-х годов была практически полностью вовлечена в сеть осведомителей и секретных сотрудников (сексотов) КГБ, став составной частью его разветвленной агентуры. Эта политика, осуществлявшаяся, разумеется, с согласия партийных органов, не видивших иного выхода в ситуации Холодной войны и мощного идеологического прессинга Запада, явилась организационной основой так называемого «андроповского проекта», как иногда называют приписываемый Андропову план модернизации советского общества и который (а в его

реальности не приходится сомневаться) явился базой для последующего провала Перестройки, свержения Компартии, сброса СССР и прихода Чекизма в Большую Власть, после успешно осуществленного взятия под контроль процессов и институтов реформирования общества в 90-е годы и перевода под контроль своей агентуры приватизируемого государственного имущества*.

Так, вбирая в себя лучшие кадры в стране и продвигая к рычагам власти и влияния своих доверенных лиц, Чекизм становится одним из важнейших каналов вертикальной социальной мобильности. Формируя в своей среде чувство избранности и специфические аспекты сознания («трансцендентное сознание») Чекизм замыкается в некий аналог, модернизированный вариант военно-рыцарского ордена.

Не случайно философ Александр Дугин называет чекистов «Тамплиерами пролетариата».

800 лет назад Тамплиеры, выйдя из лона Христианства, защищать которое они были призваны с мечом в руках, в поисках власти над породившим их миром отвергли его христианское содержание и поклонились Сатане.

Аналогично, чекисты, выходцы из преимущественно рабоче-крестьянской среды – наиболее советской и, в то же время, наиболее материально обделенной в советской системе, создав свою особую кастовую общность, по сути контрсоциальность, хотя бы во имя сплочения не могли не отвергнуть ценности окружавшего их советского мира, по крайней мере на уровне высших эшелонов этой организации. Для низших и средних эшелонов такая мутация была бы непосильным психологическим бременем, чреватым неизбежностью раскрытия «идеологической измены» партийными органами, поэтому для них сохраняла актуальность традиционная идеология, дополненная чувством «боевого братства» в противостоянии врагам государства, цементирующим все слои и фракции этой системы в единый организм (Орден).

Налицо так же особая, причем преемственная, позиция Ордена, проявлявшаяся на протяжении всей советской истории.

Его отец-основатель Феликс Дзержинский был активным сторонником НЭПа: его питомцы уже тогда блестяще реализовали технологии инфильтрации в структуры капиталистического уклада и контроля над его механизмами, и 90-е годы были в этом аспекте вторым изданием 20-х. Представляется, что не без помощи чекистов одержал победу ленинский курс на НЭП, несмотря на поголовное сопротивление ему партийных верхов, чье положение этой реформой серьезно ущемлялось. Не этим ли фактором (вмешательством в политику на стороне одной из противоборствующих сил) объяснялись постоянные обвинения со стороны партийных оппозиций в адрес руководства Компартии в использовании спецслужб в политических целях и провокаторских методах работы тогдашней секретной полиции (ОГПУ).

Смерть Дзержинского в 1926 году позволила в следующем году начать сворачивание НЭПа, но тяготение чекизма к капиталистической модели не угасло.

Берия после смерти Сталина выступает за свертывание социализма в Восточной Европе, присоединение СССР к плану Маршалла и реставрацию НЭПа.

Эта стратегия была успешно реализована позже, уже после смерти ее творца Юрия Андропова, выпестовавшего в недрах своего проекта практически всех известных нам сегодня деятелей либерального крыла российского общества.

Разумеется, это был не столько его личный проект, сколько реализация определенной тенденции, вызревавшей в недрах советской номенклатуры с 60-х – 70-х годов прошлого века, в первую очередь ее фракции, ориентированной на топливно-сырьевой комплекс. Он лишь состыковал ее с импульсами, исходившими извне, со стороны архитекторов мондиализма и подавил альтернативный сценарий модернизации СССР, потенциально возможный вокруг русского национального возрождения с опорой на национально ориентированные кадры советской номенклатуры.

Не зря говорил Председатель КГБ СССР Ю.Андропов: «Главная забота для нас - русский национализм; диссиденты потом - их мы возьмем за одну ночь». (Соловей В.Д. Русский национализм и власть в эпоху Горбачева // Межнациональные отношения в России и СНГ. М., 1994. С. 58.)

Не эти ли его опасения предопределили гибель «при загадочных обстоятельствах» Машерова и Кулакова - наиболее видных представителей «социалистической модернизации» СССР.

Процитирую здесь пп. 11-14 Тезисов доклада А.Дугина в Госдуме РФ в 2001 г., проливающие свет на закулисные механизмы краха СССР:

«11. Каковы те интеллектуальные центры, которые выработали концепции, делегация которых высшему советскому руководству и привели к краху?

Нелепо видеть в этом лишь резидентуру ЦРУ, такой было крайне мало а в сфере идеологии почти не было.

Речь шла о вовлечении части аналитических секторов советской партноменклатуры в диалог, имевший видимость объективности и заинтересованности судьбой всего человечества.

В этой сфере со стороны западных институтов навязчиво проводилась мысль о том, что продолжение идеологического противостояния чревато катастрофой.

Разрабатывались теории конвергенции, экологии, мирного сосуществования, Детанта. Постепенно складывалась впечатление, что угроза миру исходит из радикализма идеологического противостояния, а не из объективной логики различия и альтернативности цивилизационного подхода.

Т.е. перед западными участниками диалога стояла задача минимализировать остаточные и фрагментарные инерциальные аспекты геополитики у советской элиты, и свести всю проблему к идеологическому противостоянию.

12. В этой области с 70-х годов активно действовал ряд советских ученых, крупных чинов КГБ СССР, часть высшего партийного руководства.

Центральной концептуальной базой таких разработок был Институт Системных Исследований и лично его глава академик Джермен Гвишиани, главный уполномоченный от лица СССР вести тончайшие переговоры с Римским Клубом и с Трехсторонней Комиссией, т.е. с теми институтами, которые являются настоящими центрами стратегического планирования для всей западной цивилизации. Трехсторонняя комиссия и Бильдербергский клуб, а также “Совет по Международным делам” (Council on Foreign Relation”) — это настоящий центр принятия решений и геополитического управления процессами в планетарном масштабе.

В руководстве КГБ эту линию курировал сам Андропов и основатель идеологического отдела Филипп Бобков.

В руководстве партии — Косыгин, тесть Гвишиани. Показательно, что сестра Гвишиани — замужем за Примаковым.

Проводником этих идей был также Арбатов из Института США и Канады, руководство ЦЭМИ, и Александр Николаевич Яковлев.

13. Показательно, что именно в Институте Системных Исследований начинали свою карьеру Березовский и Гайдар.

14. Реализатором планов Ин-та Системных Исследований стал Горбачев. Через систему советников — Яковлев, Шахназаров (автор мондиалистского манифеста “Международное сообщество управляемо”), Чернов, Арбатов; в экономике Шаталин, Аганбегян.

Он реализовал на практике проект “спасения человечества” через снятие идеологического противостояния.

Согласно моделям Римского клуба и Трехсторонней комиссии, представленным Москве этого было достаточно для начала нового мирного этапа развития человечества.»

Роль Андропова не ограничивалась, разумеется, организационно-техническими вопросами.

А.Дугин в свое время говорил об атлантистской природе КГБ, прямо названного Гейдаром Джемалем агентурой сил Нового мирового порядка на территории бывшего СССР, с чем можно было бы согласиться, если только не видеть еще более глубоко лежащих механизмов манипулирования.

С этих позиций я вижу не столько «заговор контрэлиты», сколько иерархию конспирологических проектов по трансформации общества со стороны мировой олигархии, действующей в союзе с внутренними силами (частью военной элиты России, прежде всего Военной разведкой) в рамках согласованной стратегии экономической, социальной и политической трансформации общества, управляемой реализации феодализационных тенденций на излете капитализма. И в рамках этой стратегии Чекизм оказывается лишь одной из ее стадий, предназначенной к сбросу в ходе подготовки к реализации ее завершающей части - "Белого проекта".

Эпоха Владимира Путина это завершающая стадия Андроповского проекта, и, одновременно, подготовка к его ликвидации, осуществляемая в недрах его режима.

Задачей этого режима является дезинтеграция наследия советской цивилизации - тяжелой промышленности, армии, научно-образовательного комплекса и социальной сферы - стоящих на пути новой аристократии к полному господству над Россией.

Поэтому не удивительны атаки режима на эти устои. Пока они сохраняются, общество сохраняет возможность неконтролируемого развития и, следовательно, появления антисистемных сил и складывания угрожающих власти и ее стратегии альянсов.

Иначе невозможно объяснить абсурдные с точки зрения национальных интересов вступление в ВТО, реформу жилищно-коммунальной сферы, разгром науки и наступление на медицину и образование.

Зачем России вступать в ВТО, чтобы ей диктовали правила игры (принципы ценообразования и структуру цен - главные инструменты "конкурентоспособности" Запада), в то время как сейчас Россия сама может диктовать правила игры, являясь крупнейшим и стабильным держателем сырья, атомного оружия и располагаясь вблизи стратегически важных для Запада регионов.

Вступление в ВТО это шаг по масштабам сопоставимый с началом реформ в 1992 году.

Это подъем цен на сырье и энергию до немыслимого для внутренней экономики мирового уровня и бесконтрольная конкуренция сверхдешевой китайской продукции с продукцией отечественных производителей т.е., по сути, между китайской и российской рабочей силой, оплачиваемой в соответствии с совершенно разными цивилизационными стандартами.

И, как и тогда, подобный шаг должен был бы сопровождаться пакетом соглашений не с ВТО (это лишь итог, оформление сделки), а с центром мирового капитала, с финансовым сообществом США о рыночных нишах, отраслях, инвестициях и кредитах. Это диктуется «плановой» природой современного капитализма. И вне таких договоренностей подобный шаг равносилен самоубийству.

Хотя обострение кризиса капитализма в его завершающей стадии делает американскую элиту недоговороспособной, особенно учитывая фактор ее раскола и внутреннего противоборства, а так же враждебные отношения путинской администрации именно с ее финансовой фракцией (пресловутой финансовой олигархией) после разгрома ЮКОСА.

Тем более, что подобные договоренности вероятнее всего имели место и в отношении начала реформ 90-х годов, но российская элита была грубым образом обманута. Из заявлений Горбачева мы знаем о существовании договоренностей о нераспространении НАТО на Восток, равно как и из заявлений Гайдара можно сделать вывод об обещаниях крупных стабилизационных кредитов МВФ для поддержания курса рубля в ходе либерализации цен.

Обещания выполнены не были. От первого лидеры Запада прямо отказались, о втором их подручные просто предпочитают не вспоминать.

Вместо это началось геополитическое давление, открытый грабеж ресурсов и подрыв экономического потенциала страны в целях предотвращения ее возрождения в будущем.

Подобная стратегия выявляет криминально-деструктивную роль в мире американской элиты, на которую указывал еще Марк Твен («мы анго-саксы, а когда англо-саксу что-нибудь нужно он идет и берет»).

Но в свете сказанного выше о природе правящего режима ни либерализация цен без «кислородной подушки» стабилизационного кредита, ни вступление в ВТО без «бизнес-плана» далеко не абсурдны.

Как было сказано выше, с помощью ВТО можно полностью смыть, разрушить обрабатывающую промышленность, включая и ту, что завязана на "красный директорат", и поднять внутренние цены на сырье и энергию до мировых.

1) разорвать внутренние технологические цепочки вокруг ВПК;

2) поставить предприятия ВПК в полную зависимость от топливно-сырьевого комплекса, контролируемого верхушкой правящего режима;

3) разрушить весь средний бизнес, как потенциальную угрозу сложившейся системе и стратегии ее дальнейшего преобразования;

4) разрушить ту часть крупного бизнеса, которая составляет опору "красного директората" и не охвачена правящим режимом;

5) передать высвободившиеся в результате экономического шока экономические ниши и производственные мощности в руки иностранного капитала, который, базируясь в западных метрополиях, является политически нейтральным и - пока еще - более эффективным и налогопослушным.

И хотя это будет выжженая земля и руины всякой социальности в России, в итоге Режим может получить идеально управляемую социальную систему, открывающую путь к беспрепятственному приходу социальной неоархаики: бразилизации, в более жестком варианте сословного строя (в пределе двухслойного, состоящего из уэллсовских элоев и морлоков), опирающихся на экспорт сырья и энергоносителей (благо есть еще резервы каспийской нефти) и импорт промышленных товаров с использованием американского доллара как инструмента, увязывающего товарно-финансовые потоки. В перспективе возможна роль младшего жандарма и поставщика пушечного мяса для Американской империи, вне которой этот «идеал» немыслим.

Мы видим, таким образом, социальное браконьерство всемирно-исторического масштаба, сбрасывающее социо-культурное содержание огромной страны ради эксплуатации ее природных ресурсов в узкокорпоративных (сословных) интересах.

Однако, сегодняшняя ситуация кардинально отличается от той, что сложилась к началу реформ. Тогда народ прежде всего был объят идеей «индивидуального спасения» (путь к погибели, как это стало ясно позже) и за право рискнуть строить жизнь самостоятельно, несмотря на доминирующую роль технических инфраструктур и больших экономических процессов, был готов заплатить любую цену (деградация этих инфраструктур и катастрофическая архаизация экономики и стали частью этой цены, оправдав тем самым все издержки хищнического и грабительского реформирования, в том числе не оправданные и не неизбежные), но сегодня историческая тенденция и вектор изменений общественного сознания развернулись в противоположном направлении.

В сегодняшней ситуации шок от вступления в ВТО будет сокрушительным для режима и станет концом эпохи реформ 90-х годов, расчистив место для дальнейшего исторического творчества.

Прообразом ближайшего будущего России служит, как ни странно, ее ближайшее прошлое.

Выше уже было сказано о том, что в условиях роста органического строения капитала и соответствующего падения нормы прибыли промышленного производства, особенно тяжелого машиностроения, с одной стороны, и удорожания невозобновляемых ресурсов, прежде всего энергоносителей, относительно готовой продукции, с другой, становится фундаментальной экономической необходимостью "стоимостной трансферт" в пользу тяжелой промышленности (перенос в этот сектор стоимости из сырьевых секторов экономики и/или внешних источников), без которого тяжелая промышленность становится нерентабельной.

В мировой капиталистической системе этот вопрос решается посредством формирования механизма перераспределения, именуемого «ножницами цен» (рассмотрен выше) и переноса производства в страны с низкими издержками, т.е. за счет привлечения внешних источников такого трансферта. В социалистической экономике СССР осуществлялось директивно-плановое занижение цен на сырье. В современной России эта проблема не решена (и в принципе не может быть решена в условиях господства компрадорского режима), но постоянно ставится в повестку дня в форме вопроса о перераспределении «сырьевой ренты».

Именно решение этого вопроса является системообразующим фактором всей внутренней политики России.

Нынешний режим унаследовал от предыдущего десятилетия стратегию на разрыв цепочек таких трансфертов и перенаправление (капитализацию) высвобождающейся стоимости вне страны. Эта политика обусловила проседание тяжелого машиностроения, прежде всего ВПК, деиндустриализацию общества и хронический социальный кризис.

Надо признать, что «революция 90-х» была экзальтированной попыткой нарушить естественный ход эволюции советского общества, спровоцированной известными силами в обстановке всеобщего разочарования в существовавшей системе и чаяния капиталистического чуда.

Как показал европейский революционный опыт, реакцией на прерванное историческое развитие является реставрация. Это неумолимая логика исторического процесса и нам остается только гадать в каких формах и до какой глубины она осуществится.

Правящий режим интуитивно чувствует реставрационную тенденцию и пытается ограничить ее сферой верхушечных симуляций. Но эта карикатурность лишь выдает его неадекватность фундаментальным реалиям страны.

Тогда как адекватный режим восстановит традиционный контур стоимостных трансфертов и этим вернет обществу жизненное начало и историческую перспективу.

Очевидно, что в повестке дня стоит восстановление традиционного контура стоимостных трансфертов, что вернет обществу жизненное начало и историческую перспективу.

Что касается последней, то в социальном плане она видится мне в оптике диалектического взаимоотношения равенства и неравенства и консерватизма и новаций в человеческом обществе, а в научно-техническом - как достижение управляемости термоядерного синтеза и создание термоядерной энергетики, на базе которой только и возможно построение устойчивой, сбалансированной и развивающейся общественно-экономической системы.

Советская система делала ставку на управляемое равномерное развитие, однородность производственных отношений во всех секторах экономики и соответствующее единообразие отношений надстроечных (культурных, идеологических, политических и т.п.) т.е. на формационную (в марксистском смысле) гомогенность, моноукладность.

В силу ряда причин, проанализированных мной выше, и прежде всего ресурсной ограниченности и затухания научно-технического прогресса, такая моноукладность, будучи по сути инструментом мобилизации ресурсов в ходе противостояния с Западом, превратилась в оковы общества, лишила его возможности маневра и резко повысила цену трансформации системы – реформировать нужно было все и сразу. Целостность системы стала ее слабым местом.

Государственное строительство будущего, надеюсь, учтет этот факт.

На сегодняшнем уровне развития производительных сил единственным устойчивым состоянием общества может быть лишь многоукладность.

Представляется оптимальным разделение экономики на три сферы – инфраструктуру, бизнес и новации с различными типами производственных отношений и форм собственности.

К «инфраструктуре» следовало бы отнести отрасли с высоким органическим строением капитала, функционирование и развитие которых выводит их из сферы ориентированных на прибыль (критически падающую с ростом капиталоемкости) рыночных отношений и должно осуществляться в соответствии с национальными программами и приоритетами на основе государственной формы собственности.

«Бизнесом» можно считать хозяйствующие субъекты с более низким, чем у «инфраструктуры», органическим строением капитала, позволяющим извлекать прибыль, рассматривать это извлечение (в социально приемлемых формах) в качестве основной цели деятельности и участвовать в рыночных отношениях. К таким видам деятельности, основанным на частной форме собственности, могут относиться предприятия малого и среднего бизнеса, торговли, услуг и, что особенно следует подчеркнуть, менеджмент инфраструктурных отраслей (последнее перекликается с идеей «арендных предприятий» перестроечной эпохи), осуществляющий управление этими отраслями на конкурсной, состязательной основе в рамках принятых программ. К этой же категории можно отнести и внедрение прошедших проверку на полезность и эффективность инноваций.

Что касается собственно новационной сферы, то здесь не могут быть эффективны ни плановые, ни чисто рыночные механизмы ввиду системного характера риска инновационной деятельности, что и выделяет ее в особую экономическую категорию. К ней можно отнести прикладную науку и изобретательство, разработку новых управленческих и маркетинговых решений, создание новых видов продукции и услуг, профессиональный спорт, коммерчески ориентированную деятельность в области культуры, включая создание объектов интеллектуальной собственности, и, возможно, сферу зрелищных мероприятий т.е. виды деятельности, одновременно предполагающие системный риск, критическую значимость индивидуально-личностного фактора и финансирование из внешних по отношению к этой деятельности источников (на современном Западе это институт венчурного капитала, втискивающего творческую деятельность в прокрустово ложе капитализма). Здесь вопросы применимых бизнес-технологий (поиск и привлечение инвесторов, экспертиза проектов и анализ их потенциальной эффективности, контроль за использованием средств и распределением результатов деятельности и т.п.) превалируют над вопросами собственности, превращающейся в сложный многофакторный и многофункциональный феномен.

Представляется, что различными будут и общественные уклады, возникающие в связи с обслуживанием этих секторов.

В первом случае мы имеем этическую коллективистски ориентированную модель долга и государственного служения, основанную на психологии и ценностях стабильного и предсказуемого мира (общественного сектора), и патерналистские функции государства.

Во втором – более индивидуалистически ориентированную модель преследования личных интересов и их гармонизации с общественными в форме этики законопослушания, государственной лояльности и социальной ответственности, базирующейся на понимании того факта, что бизнес есть не некая уникальная деятельность (каковой бы она ни представала в глазах самого предпринимателя и апологетов капитализма) и не панацея от всех общественных болезней, но прежде всего эксплуатация наличествующих в обществе ресурсов (от сырья до платежеспособного спроса) в устоявшихся формах делового целеполагания и поведения т.е. стандартная социальная технология, ориентированная на заменимую, пусть и в пределах ограниченного круга, личность. Такая личность (или, скорее, социальная роль) является по существу не творцом (сочетание инновационности и практики бизнеса свойственно лишь переходным эпохам, тогда как в эпохи стационарного развития феномен «Генри Форда» есть скорее исключение, чем правило), но покупателем у общества его ресурсов на задаваемых обществом условиях. В такой модели претензии буржуазии на привилегированное положение и создание исключительных условий деятельности следует решительно отвергнуть.

В третьем случае следует ожидать ярко индивидуалистическую этику ориентированной на личный успех самореализации.

Разумеется, такая система потребует для своего уравновешивания и комплементарности укладов как сильной государственной власти, так и (вероятно, в первую очередь) мощной общенациональной идеологии, а еще вероятнее – национально-религиозной идеи, без которой эти сущностно разные формы деятельности и менталитета не смогут выявить свое единство и сформировать гармоничную целостность.

Не менее важной будет роль государственного и идеологического начал в решении другой проблемы будущего общественного устройства – построении устойчивой конфигурации равенства и неравенства в обществе.

Советская модель социализма использовала сырьевые запасы СССР для создания общественно-экономической системы, ориентированной на всеобщее фактическое равенство. Каждый член общества мог рассчитывать на примерно одинаковый и ограниченный набор жизненных благ, вне очевидной связи со своими личными усилиями.

Такая система оказалась неустойчивой, хотя, возможно, и наиболее гуманной в человеческой истории.

Капиталистическая система делает ставку на иное соотношение вышеупомянутых аспектов человеческого бытия.

Равенство вытеснено в сферу гражданского формализма, тогда как в реальной жизни господствует неравенство, в современном обществе во все большей степени предопределяемое неравенством стартовых условий.

Такая система так же представляется извращением природы человека и общества, тем более явным, чем сильнее вырисовывается ее надвигающийся крах.

Россия, как мне кажется, должна найти новую формулу социальной диалектики.

Равенство, на мой взгляд, следует утвердить в сфере формирования стартовых возможностей человека, в период его детства и юности. Тогда как зрелые личности должны принять данность неравных социальных и экономических позиций в обществе.

Будучи дополненной эффективными каналами вертикальной социальной мобильности, такая модель общества, по моему мнению, могла бы в перспективе, по мере исчерпания нынешней социально-экономической модели, получить широкую общественную поддержку и легитимацию.

Таким образом, будущее России представляется мне в экономическом плане как восстановление системы финансирования тяжелой промышленности за счет топливно-сырьевого сектора экономики и формирования гибкой многоукладной экономики, а в социальном плане как симбиоз различных по содержанию, но взаимодополняющих социальных укладов, пронизанных системой мер, направленных на формирование единых стартовых условий для детей и юношества из разных социальных слоев (если угодно – «поравнением детей»), включая систему масштабных инвестиций в детство.

При всей своей необычности эта мысль кажется все же более привлекательной, чем восстановление сословного порядка, имеющее немалые шансы на воплощение в жизнь в качестве меры обуздания потребительских устремлений и ориентации на быстрый и необусловленный личными заслугами успех, составляющие основу современного общества и, в то же время, причину его гибели.

Время покажет насколько реальна предлагаемая альтернатива.

В заключение мне хотелось бы вернуться к части 14 "Дезинтеграция капитализма", чтобы заново обсудить перспективу реформирования современной капиталистической системы, поскольку без рассмотрения этого вопроса не будет полон анализ ее настоящего состояния.

Разумеется, это очень условное рассмотрение, однако оно необходимо как с позиций реализма, так и с гуманистических позиций, ведь очевидно, что крушение всей системы нынешнего мироустройства повлечет как гуманитарную катастрофу колоссального масштаба, так и высокую вероятность утверждения регрессных социальных и культурных форм.

В пользу шанса на выживание, точнее передышку, говорит, в частности, тот факт, что вопреки многим авторитетным прогнозам, экономика США и Запада в целом все еще держится на плаву, несмотря на высокие цены на нефть, практически вдвое превышающие уровень, за которым предполагался ее коллапс. Запад, таким образом, пока еще демонстрирует адаптацию к нефтяному шоку, хотя оборотной стороной этой адаптации является дальнейшее углубление кризисных явлений (безработицы, бегства производства, бюджетного дефицита и т.п.).

И хотя окончательный баланс подводить еще рано, можно предположить, что все еще имеется резерв для выживания Западной системы в виде, как указывалось ранее, ресурса дешевой рабочей силы Азии и спроса мировой экономики на доллары (при непременном условии функционирования картельного соглашения ведущих центральных банков о поддержании его курса).

Другими словами, фактор дешевой рабочей силы пока еще перевешивает фактор дорогой нефти.

Вряд ли так может продолжаться долго, тем более, что рост цен на нефть имеет все основания продолжаться, тем не менее мы видим определенную приспособляемость капиталистической системы к самому чувствительному для нее вызову.

Вопрос состоит в том как использовать тот небольшой запас прочности, который капитализм, стоя на краю могилы, все еще сохранил.

Пожалуй, и на этот вопрос ответил Маркс еще полтора века назад.

Анализируя закон тенденции нормы прибыли к понижению, Маркс указал на некоторые важные факторы, противодействующие этой тенденции.

На сегодняшний день наиболее значимыми из них являются: внешняя торговля и фактор, названный Марксом "увеличением акционерного капитала".

Роль внешней торговли двояка. Это источник, во-первых, дополнительной прибавочной стоимости, ставшей в настоящее время основой существования капиталистической системы в целом и, во-вторых, дешевого сырья, снижающего издержки производства и увеличивающего норму прибыли.

Дополнительная прибавочная стоимость пока не является проблемой для мировой капиталистической системы: Китай по-прежнему готов быть "кузницей", равно как и другие страны Азии, при наличии гарантий отказа Запада от пресловутого "nation building".

Что же касается цен на сырье и прежде всего на нефть, то на пути их снижения стоят как системные, так и ситуационные (геополитические) факторы.

Главным фактором противодействия является Закон стоимости.

Объективная тенденция движения цен в ходе технологического прогресса состоит в снижении их уровня для готовой продукции относительно сырья, запасы которого невозобновимы. Однако Западные экономики создали механизм противодействия в виде т.н. "ножниц цен", состоящий в замаскированном под рыночный механизм внеэкономическом завышении цен на землю, влекущем высокие цены на недвижимость, заработную плату и издержки производства в целом, что позволяет перераспределять мировой доход в пользу Запада.

Такой диспаритет выражал цивилизационное превосходство центра мировой капиталистической системы над ее периферией. Оно складывалось из технологического превосходства, военного превосходства и имидж-мейкинга.

Со времен кампании в Ираке Запад лишился фактического военного превосходства, вне зависимости от его желания это признавать.

На фоне военного провала все более затруднительным становится и имидж-мейкинг: продавать пустой гламур, стиль и ханжеские нравоучения более невозможно.

Это то единственное, что еще может быть инструментом снижения цен на нефть, при условии, что оно станет товаром, а не витриной.

Необходимо, таким образом, перейти от рыночных цен на нефть, при которых в отсутствии действенной военной силы Закон стоимости взломает хлипкие имиджевые фантомы и утопит Запад в сверхдорогой нефти, к регулируемым на основе соглашений (уже не рыночных) основных нефтепроизводителей и крупнейших потребителей нефти, таких как США, ЕС и Китай, включающих снижение цен на нефть до взаимоприемлемого уровня, с одной стороны, и доступ экспортеров нефти к Западным высоким технологиям, с другой.

Основным источником нефти в настоящее время является Ближний Восток.

Однако этот регион скорее напоминает пороховую бочку, нежели стабильного экспортера жизненно важного сырья.

Неприятие арабами Израиля и рост исламского экстремизма делают невозможным любое долговременное урегулирование в регионе и, соответственно, бессмысленными любые вышеназванные договоренности.

Однако, эта ситуация является следствием отсутствия в регионе действенного центра силы, способного поддерживать там стабильность и порядок.

Саудовская династия, игравшая эту роль в 60-90-е годы прошлого столетия выдохлась и деградирует под бременем противоречий компрадорского курса. Резкий (более половины трудоспособного населения) рост числа людей без образования и профессии при трехкратном сокращение уровня жизни большинства, не занятого обслуживанием рынка элитарного потребления, при том, что около 70 процентов мужчин в Саудовской Аравии моложе 27 лет, оставляет этой династии слишком мало шансов на выживание в обозримой перспективе.

Остальные арабские страны, включая сильнейшую из них - Египет, находятся в еще худшем положении.

Таким образом, можно констатировать историческую катастрофу арабского мира, его социо-культурную неадекватность современному миру (самому, впрочем, не очень то разумному), часто приписываемую Исламу в целом, невзирая на примеры Турции, Пакистана и Ирана.

Вот именно последней стране и следовало бы передать статус регионального лидера.

Иран страна достаточно развитая для Ближнего Востока, с древними и сильными государственническими традициями и, одновременно, исламская, что позволило бы ей стать авангардом религиозных устремлений в регионе.

Конечно, есть проблема в том, что Иран придерживается шиитского направления в Исламе, тогда как арабы - сунниты, но это вряд ли может иметь решающее значение для контроля над нефтяными месторождениями. Этот фактор так же отходит на второй план в ситуации диалога Исламского региона с Западом.

Устранение Саудовской Аравии, Эмиратов Персидского залива и раздел Ирака с передачей всех нефтяных месторождений под контроль Ирана, равно как и диалог с ним с позиций союза и партнерства позволил бы реализовать нефтяное соглашение.

Кроме того столь масштабное переформатирование региона позволило бы решить и другую застарелую проблему - признание Израиля и его границ.

Как бы ни относиться к претензиям Израиля на все свои исторические территории, ясно, что без удовлетворения этих коренящихся в глубинах коллективной психики устремлений мира на Ближнем Востоке не будет. Кто-то должен уступить. Очевидно, это должна сделать сторона, проигравшая борьбу за стабильность и контроль над регионом.

Кроме того, есть и определенные исторические основания, позволяющие рассчитывать на согласие Ирана решить ближневосточный конфликт вышеуказанным способом. Это его давнее соперничество с арабским миром, начало которому положило арабское завоевание в VII веке, лишившее Иран его государственности, самобытной культуры и части населения.

И это соперничество никогда не затухало, предопределив и оппозиционное арабскому миру шиитское направление Ислама. Исламская революция в Иране солидаризовала Иран с наиболее жесткими врагами Израиля, но в этом случае решающую роль сыграла антизападная, антиамериканская позиция Ирана и произраильская позиция США, хотя как с геополитических, так и с исторических позиций Иран фактически поддерживает дело арабского мира, лишь в силу определенных обстоятельств принявшее исламскую окраску.

И хотя Иран страна религиозная, но в не меньшей степени и этатистская, способная в обмен на столь серьезное геополитическое возвышение признать Израиль в его библейских границах, что позволит устранить главный очаг противостояния и конфликтов в регионе.

Следующим блоком проблем я бы назвал необходимость разворота от либерализации к регулированию и национализации как в страновом, так и в международном плане.

Концептуальная основа национализации в очень краткой и довольно смутной форме изложена в части VI главы 14 III тома "Капитала".

Во время Маркса этот вопрос был еще очень далек от актуальности, но он назрел в Великобритании сразу после II Мировой войны, когда, лишившись колониальных сверхприбылей, лейбористское правительство совершило масштабную национализацию ряда отраслей инфраструктуры и промышленности.

Национализация позволяет вывести отрасли с высоким органическим строением капитала из уравнения средней нормы прибыли (национализированные отрасли довольствуются минимальной директивно определяемой прибылью, меньшей, чем средняя), что предотвращает оттягивание на них прибавочной стоимости из других секторов экономики, имеющих более низкое органическое строение капитала, и повышает среднюю норму прибыли и эффективность капиталистической системы.

Развитие этого подхода ведет к многосекторной модели экономики, описанной в предыдущей части, но это более отдаленная перспектива. В ближайшей же следовало бы осуществить национализацию нефтяных корпораций, чья монополистическая ценовая практика опрокинет систему раньше, чем иракское сопротивление.

Регулирование диктуется реалиями глобального рынка.

В настоящий момент определяющим фактором на этом рынке являются непомерные притязания ослабевшего Запада, погружающие мировую экономику в хаос. Экспроприация локальных элит, рост нищеты на периферии капиталистической системы, маргинализация целых стран и регионов есть следствия Вашингтонского консенсуса, являющегося ничем иным как механизмом реализации экономического диктата мирового капитала. Очевидно, что мировая торговля и мировой рынок должны включать в себя компенсационные и защитные механизмы, ограничивающие эксплуатацию материальных и человеческих ресурсов стран капиталистической периферии.

Еще одним важным аспектом современной мировой экономики является проблема национальной принадлежности мировой валюты (американского доллара) и ее сосуществование с единой европейской валютой - потенциальным претендентом на этот статус.

Это противоречие кончится либо крахом мировой финансовой, а вслед за ней и экономической системы, либо объединением валют. Последнее решение и следует форсировать силам, выступающим за реформы мирового экономического порядка.

Объединение Федеральной резервной системы США с Европейским центральным банком в единый эмиссионный центр вероятно стало бы прорывом в стабилизации мировых финансов, обремененных гиперинфляционным потенциалом американского доллара, бесконтрольная эмиссия которого превратилась в главную проблему мировой экономики.

Наконец, необходимо сказать и о росте разрыва между развитыми и развивающимися странами.

Разрыв уровней развития между центром и периферией мировой капиталистической системы, как это было показано в части 5 наст. соч., является основным условием существования этой системы. Вместе с тем этот разрыв должен быть управляемым, гарантирующим периферийным странам устойчивое экономическое и технологическое развитие, что представляется гораздо более важным, чем борьба с бедностью.

Все эти меры, конечно, едва ли возможны в правление нынешней администрации, природа которой была указана мной выше, в части 12 наст. соч., однако, мировой капитал вполне может попытаться осуществить хотя бы часть из них ради выхода из под контроля республиканского правительства США, похоже не намеренного в обозримом будущем уступать своих позиций. Создание наднациональных регулирующих структур единственный способ для этой силы сохранить свое положение хозяина мировой капиталистической системы.

Маркс в свое время писал: "Настоящий предел капиталистического производства - это сам капитал".

Обращаясь к сущностным аспектам Капитала, можно сказать, что и его единственное спасение - в нем самом. А именно, в способности использовать объединительные начала, уравновешивая ими начала разъединяющие.

Если он окажется способным совершить такую трансформацию своей сущности, можно ожидать, что капиталистическая система получит еще одну историческую передышку, а возможно и стадию развития.

Есть, однако, и другой сценарий действий в сложившейся кризисной ситуации. Это постмодернистская версия мировой войны.

Все проблемы, которые не удобно, дорого или невозможно решить путем переговоров, можно попытаться разрубить как гордиев узел установлением режима прямого военного диктата США, замаскированного под борьбу с международным терроризмом, перемежающуюся с активными боевыми действиями против "государств-изгоев", благо назначить изгоем любого США почитают своим неотъемлемым правом.

Тогда есть надежда добиться установления низких цен на нефть, запереть евро в пределах Европейского Союза, а по возможности добиться и его полной отмены, поддержать долговую пирамиду и снизить глобальный инфляционный потенциал доллара фактическим расширением суверенитета США за пределы своих границ в условиях военного времени, что поставило бы в обеспечение долларовой массы материальные ценности уже не только США, но и всего мира или, по крайней мере, его части, вовлеченной в "союзнические" отношения.

Можно будет подавить экологические, левые и антиглобалистские движения, да и вообще любую антиамериканскую активность как способствующую терроризму. Можно будет без особого сопротивления осуществить переформатирование мира, отказавшись от услуг компрадорских элит, показавшихся сегодняшней Америке слишком дорогостоящими.

На этот путь может решиться нынешняя американская администрация, зажатая в тиски своими противниками в надежде военной экспансией снять внутренние противоречия, разрешить которые напрямую - переговорами или силовым давлением - она не может или не решается.

Но это путь катастрофический. Особенно учитывая раскол американской элиты и характер внутреннего противника.

Сегодняшняя Америка не выиграет даже театрализованный вариант мировой войны.

А путь от сдерживания Коммунизма к сдерживанию Человечества окончится ее неминуемой гибелью.